с готовностью отсалютовал, коснувшись форменной фуражки, и погрузил вещи на тележку. Толкнув ее вперед, он громко свистнул, но этот звук заглушили шипение извергающегося пара, скрежет лопат, гудение заброшенного с них угля в топках и пронзительные свистки проводников, разрешавших машинисту отправление. И вот уже очередной поезд дернулся и, набирая скорость, начал удаляться.
Дэниел и Эдвард носились друг за другом вдоль поезда в поисках свободного купе и вскоре вернулись, размахивая руками и торжествующе крича.
Путешественники сложили в купе ручную кладь и подошли к двери, чтобы попрощаться.
– Берегите друг друга, – напутствовал Питт, обнявшись с каждым членом семьи, включая Грейси, к ее удивлению и удовольствию, – и хорошенько там повеселитесь. Не упускайте ни единой возможности.
Захлопнулась последняя дверь, и поезд, вздрогнув, тронулся с места.
– Счастливого пути! – крикнул Томас и, взмахнув на прощанье рукой, отступил назад, видя, как состав, покачиваясь и содрогаясь, лязгая сцеплениями, тяжело набирает ход.
Он стоял, провожая их взглядом и видя, как вся компания приникла к окну, а Шарлотта пытается удержать детей. Ее лицо вдруг погрустнело от расставания, и она быстро отвернулась. Облака ревущего пара взлетали вверх и уносились под высокие многоарочные своды крыши. В воздухе носились запахи копоти, сажи, раскаленного металла и дымного огня.
Томас махал им до тех пор, пока поезд, свернув, не скрылся из виду, после чего по возможности быстро вернулся по платформе в здание вокзала и вышел на улицу. На стоянке полицейский забрался в ближайшую двуколку и велел извозчику отвезти его к палате общин.
Откинувшись на спинку сиденья, Питт постарался сосредоточиться на том, что ему предстоит выяснить, когда он туда доедет. Пока Томас еще находился на южном берегу реки, но поездка не займет много времени, даже при оживленном дневном движении. Парламент заседал на северном берегу, возможно, в получасе резвой езды от вокзала.
Томаса всегда глубоко тревожили проблемы социальной несправедливости, страдания бедняков и больных, невежество и предрассудки, но его мнение о политиках было совсем не высоким, и он сомневался, что они охотно примут какие-то меры по устранению тревоживших его дел, если только их не вынудят к этому личности, активно ратующие за реформы. Сейчас как раз создалась благоприятная обстановка для переоценки весьма поверхностных суждений и выяснения круга доступных возможностей как отдельных политиков, так и самого процесса реформирования.
Полицейский мог начать со свояка, Джека Рэдли, второго мужа Эмили и отца их маленькой дочери Эвангелины. Познакомились они в то время, когда Джек, обаятельный джентльмен, не имевший ни титулов, ни достаточных средств, не имел никакого права претендовать на благосклонное внимание светского общества, однако благодаря добродушному остроумию и приятной внешности его так охотно принимали в аристократических домах, что он