боятся их! Ну, бывай!
Пока что спешить было некуда, и беглецы замедлили шаг.
– Чем это вы им так насолили? – спросил Артем, с любопытством оглядывая старика.
– Я, видите ли, просто очень их недолюбливаю, и когда война была… В общем, понимаете, мы в кружке нашем некоторые тексты составляли… А у Антона Петровича, он тогда еще на Пушкинской жил, доступ был к типографскому станку – стоял тогда на Пушкинской типографский станок, какие-то безумцы притащили из «Известий»… И вот он это печатал.
– А граница у красных безобидно выглядит: стоят два человека, и висит флаг, ни укреплений каких, ничего, не то что у Ганзы… – вдруг вспомнил Артем.
– Разумеется! С этой стороны все безобидно, потому что у них основной натиск на границу не снаружи, а изнутри, – ехидно улыбнулся Михаил Порфирьевич. – Вот там и укрепления, а здесь так, декорации.
Дальше они шли в тишине, каждый думал о своем. Артем прислушивался к своим ощущениям от туннеля. Но, странное дело, и этот, и предыдущий перегон, ведший от Китай-Города к Кузнецкому Мосту, были какими-то пустыми, в них совсем ничего не ощущалось, их ничто не наполняло, это была просто бездушная конструкция…
Потом он мысленно вернулся к только что виденному кошмару. Подробности его уже стирались из памяти, оставалось только смутное пугающее воспоминание о детях без лица и каких-то черных громадах на фоне неба. Но вот голос…
Довести мысль до конца так и не удалось. Впереди послышался знакомый мерзкий писк и шорох коготков, потом потянуло удушливо-сладковатым запахом разлагающейся плоти, и, когда несильный свет фонаря достал наконец до того места, откуда доносились звуки, перед глазами предстала такая картина, что Артем засомневался, не лучше ли будет вернуться к красным.
У стены туннеля лицом вниз в ряд лежали три вспухших тела, и руки их, связанные за спиной проволокой, были уже сильно обгрызены крысами. Прижимая к носу рукав куртки, чтобы не чувствовать тяжелого сладковато-ядовитого духа, Артем нагнулся к телам, посветив на них. Они были раздеты до нижнего белья, и на их телах не было заметно никаких ран. Но волосы на голове каждого были склеены запекшейся кровью, особенно густой вокруг черного пятна пулевого отверстия.
– В затылок, – определил Артем, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно, и чувствуя, что сейчас его стошнит.
Михаил Порфирьевич прикрыл рот рукой, и глаза его заблестели.
– Что делают, боже, что же они делают! – сдавленно произнес он. – Ванечка, не смотри, не смотри, иди сюда!
Но Ванечка, не проявляя ни малейшего беспокойства, уселся на корточки рядом с ближайшим трупом и принялся сосредоточенно тыкать его пальцем, оживленно мыча.
Луч скользнул выше по стене и осветил кусок грубой оберточной бумаги, наклеенной прямо над телами на уровне глаз. Сверху, украшенный изображениями орлов с распростертыми крыльями, шел набранный готическим шрифтом заголовок: Vierter Reich, а дальше уже значилось по-русски: «Ни