должен был уйти. Отвернуться. Заткнуть уши. Идти дальше. Перебраться с Пушкинской на Чеховскую. И оттуда – один перегон. Так просто. Всего один перегон, и все сделано, задание выполнено. Он жив.
Пить. Руки так затекли, что он их совсем не чувствовал.
Насколько проще умирать тем, кто во что-нибудь верит! Тем, кто убежден, что смерть – это не конец всему. Тем, в чьих глазах мир четко разделяется на белое и черное, кто точно знает, что надо делать и почему, кто несет в руке факел идеи, веры, и в его свете все выглядит просто и понятно. Тем, кто ни в чем не сомневается, ни в чем не раскаивается. Такие умирают легко. Они умирают с улыбкой.
– Раншэ фрукты вот такие были! А какие цвэты красивые! Я дэвушкам дарил бэсплатно, а они мне улыбалис, – доносилось до него, но эти слова больше не могли отвлечь.
Из глубины зала послышались шаги, шли несколько человек, и сердце у Артема сжалось, превратилось в маленький, беспокойно стучащий комок. За ним? Как скоро! Он думал, сорок минут будут тянуться дольше… Или обманул чертов сосед, со зла сказал, что больше времени остается, хотел надежду дать? Нет, это уж…
Прямо перед его глазами остановились три пары сапог. Двое в пятнистых военных штанах, один в черном. Заскрежетал замок, и Артем еле удержался, чтобы не упасть вперед вслед за отошедшей решеткой.
– Поднимите его, – раздался дребезжащий голос.
Его тут же подхватили под мышки, и он взмыл к самому потолку.
– Нэ пуха нэ пера! – пожелал ему напоследок Руслан.
Два автоматчика, не те, что разговаривали с ним, другие, но такие же безликие, и третий – затянутый в черную форму и в маленьком берете, с жесткими усиками и водянистыми голубыми глазами.
– За мной, – приказал старший, и Артема поволокли к противоположному концу платформы.
Он пытался идти сам, не хотелось, чтобы его тащили, словно безвольную куклу… если уж расставаться с жизнью, так достойно. Но ноги не слушались его, подгибались, он только и мог, что неуклюже загребать ими по полу, тормозя движение, и усатый в черной униформе строго посмотрел на него.
Клетки тянулись не до самого конца зала. Их ряд обрывался чуть дальше середины, где вниз уходили ленты эскалаторов. Там, в глубине, горели факелы, по потолку гуляли зловещие багровые отсветы. Снизу долетали крики, полные боли. У Артема промелькнула мысль о преисподней, и он даже почувствовал облегчение, когда его провели мимо. Из последней камеры кто-то незнакомый крикнул ему: «Прощай, товарищ!», но он не обратил внимания. Перед глазами маячил стакан воды.
У противоположной стены находилась вахта, стоял грубо сколоченный стол с двумя стульями и висел подсвеченный знак, запрещающий черных. Виселицы нигде не было заметно, и у Артема на секунду мелькнула безумная надежда, что его просто хотели припугнуть: на самом деле его ведут не вешать, а подведут сейчас к краю станции, чтобы другим заключенным не было видно, и отпустят.
Усатый, шедший впереди, свернул в последнюю арку, к путям, и Артем поверил в свою спасительную фантазию еще крепче…
На рельсах