.

вы?

      – Я? – Потерпевший не сразу понял, что Василий Иванович обращается к нему. – Нет.

      – Я вам расскажу. С нее тоже ведь пальто сняли. Австрийское. С чернобуркой. Она из театра шла. С мужем поссорилась в антракте, взяла пальто и пошла, денег при себе не было, так что пешим ходом. Ну и в переулке, считай возле дома, наскочил на нее грабитель, высоченный мужик, громада, лицо она не разглядела, лицо в бороде было.

      – Накладная, – заметила Тамара.

      – Мы не знаем. Нож на нее наставил и велел снять пальто. Она покорилась. Добежала до дому, позвонила в милицию, у них, конечно, телефон в доме.

      – У нее лауреат муж.

      – Не знаю. Факт тот, что телефон есть и по театрам ходят.

      – И чернобурки носят.

      – Это да.

      – Квартира – пять комнат.

      – Люди много болтают, – заметил строго портной.

      – Анюта была там.

      – Анюте не верь. Факт тот, что богатые люди.

      – Факт.

      – И не нуждаются. Страху она, конечно, натерпелась, но голой не осталась, шуба висела в шифоньере, да не одна, и пальто было еще, строгое, с каракулевым воротником.

      – А ты видел, – усмехнулась Тамара.

      – Слушай лучше. В милицию она позвонила, ей сказали прийти утром в отделение и заявление написать. Она утра ждать не стала, шубу надела, взяла с собой домработницу и пошла тут же в отделение. Там на ее шубу посмотрели, ничего не сказали, заявление приняли и успокоили, что грабителя уже ищут и скоро найдут.

      – Насмешили.

      – Она тоже не очень поверила, через пару дней позвонила, спросила, что предпринято, но вразумительного ничего ей не сказали. Муж ей объяснил, что дело гиблое, не найдут, да и стараться не будут.

      – Они уже помирились, – кивнула Тамара и бросила в чашку крохотный черный камешек: пшено было грязное.

      – Муж у нее человек умный, а она тоже не дура, поняла, что вряд ли найдут. Но пальто ей было жалко.

      – Да что пальто. Ей обидно было.

      – Она пошла на Тишинский рынок.

      – На Минаевский.

      – Не спорь. Мне Гаврилов рассказывал, он на Тишинке холодным сапожником, он все видел.

      – А мне Марья говорила, она молоком торгует на Минаевском.

      – У Марьи язык без костей. И молоко она недоливает. И так смотрит, что кровь киснет, не говоря уж о молоке. Берешь вроде свежее, а как посмотрит, так и кислое, только на простоквашу у нее молоко и брать.

      – Я и не беру.

      – Молодец. И слушай ее меньше. На Тишинку профессорша явилась, поглядела, чем народ торгует, насчет пальто спросила и в этот раз или в другой увидела свое пальто, тетка им торговала. Тетка почуяла интерес и давай нахваливать, какой чудесный драп, да какая чернобурка – королеве впору. Профессорша пальто рассмотрела, нашла пятнышко на подкладке, вроде как особая примета, – значит, точно, ее пальто. Примерила, тетка закудахтала: «Как сидит хорошо, прямо на вас пошито». – «Ладно, – сказала профессорша, – пальто я возьму, только цену сбавьте». Поторговались,