это, предводитель повернулся и ушёл. А Дивония осталась сидеть. Она сидела и… ждала…
А жители селения, поняв, что ничем им Дивония не поможет, трудились тяжким непосильным трудом, уже не оглядываясь с надеждой на берег. И с потом солёным, со слезами горькими, словно вымывался из душ их, из сердец тот нежный и спокойный свет звёзд, что дарила им Дивония. И не жалели они об этой потере, считая, что раз она предала их, – не нужны им дары её, зовущие к смирению, согласию, к миру и любви. И когда в сумерках возвращались они с работы, без удивления смотрели на опустевший валун, не сожалели об ушедшей неведомо куда Хранительнице.
Дивония ушла, так ничего и не сделав. А что она могла сделать? Ведь добро и правда, в отличие от зла и лжи, – беззащитны, безоружны. Это зло и ложь сами приходят к людям, порабощают их, угнетают. К добру же и правде человек должен прийти самостоятельно. Не могла Дивония научить людей непокорству, не могла научить их сопротивляться злу. Потому и ушла, так ничего и не сделав.
И опять шли годы, текли десятилетия, проносились века. Изменялась жизнь, в которой правил сильнейший. Исчезало с лица земли и вновь возрождалось селение на берегу большого синего моря. Сменялись поколение за поколением. Давно научились люди бороться со злом, отвоёвывать свою свободу и независимость. Научились жить в относительном мире и согласии, удерживаемые от раздоров не стремлением к добру, а страхом взаимного уничтожения. Они привыкли правдами и неправдами добиваться благополучия, узнали, что только трудами неустанными можно его сохранять и удерживать. Потому не любили они, если что-то мешало их трудам, что-то отвлекало от бесконечного стремления стать сильнейшим в этом мире.
Наверное, поэтому и не любили жители небольшого селения на берегу синего моря маленькую бухточку неподалёку. Где, через многие столетия, вновь выросла рощица, окаймляющая золотистый песок пляжа с валуном, вода бухты была чистая и прозрачная, и далеко вглубь видно было дно – усеянное обломками затонувших кораблей, погибших в сражениях, старинными пушками, якорями… Среди всего этого буйно разрастались тёмные водоросли, по золотистому песку ползали хищные моллюски, уничтожая тех, что помельче, вместе с их красивыми раковинами. В роще, между деревьями, как и прежде, разрослась трава, но не шелковистая, а грубая и колючая, множество кустарников с ядовитыми ягодами переплелось ветвями в непроходимую чащу. И был этот дикий, запущенный уголок так первобытно-прекрасен и очарователен, что опасно было находиться здесь подолгу: дурманящие запахи ядовитых растений завораживали, заставляли забыть об опасности. Как могли эту дикость, эту опасную ядовитость люди считать прекрасной и очаровательной?! Очень просто: ведь уже многие века никто не учил их истинной красоте, настоящему очарованию. Ещё более странным было то, что по-прежнему бухту эту связывали с именем Дивонии, уже давно забыв, кто она такая. Только смутное