Звездочки. Много тайн хранили в себе фиолетовые башмачки…. Madlen Kaufmann

посеревшую шерсть, а после этого ему становилось ощутимо лучше. Поэтому сначала он просто терпел ее присутствие, а через какое-то время так привык к Энико, что в те дни, когда ему приходилось отлучаться, действительно по ней скучал. Возвращался он всегда очень усталый, и всегда на нем было несколько новых темных пятен. А иногда даже много. Энико никогда и ничего не спрашивала: то ли природа этих пятен была ей понятна, то ли неинтересна, просто она всегда ждала его с остро наточенными ножничками. Как только они устраивались на ночлег на очередном холме, она вскарабкивалась ему на спину и начинала срезать потемневшую шерсть. «В темноте твои подпалины даже лучше видно!» – приговаривала она, щелкая ножницами. Этот звук почему-то очень умиротворял Медведя и постепенно он засыпал, иногда, рассказывая ей про очередное созвездие, иногда просто молча, если сильно устал. Наутро он всегда просыпался очень отдохнувшим и почти что белым. Ему всегда было очень интересно, куда она девает срезанную темную шерсть, но он никогда не спрашивал, так как внутреннее чутье подсказывало ему, что исчезновение этой шерсти такая же тайна Энико, как и то, откуда она вообще взяла эти волшебные золотые ножнички.

      ***

      Жимолость, сон и мысли

      Энико и Медведь уже довольно давно шли по этому незнакомому лесу, но подходящего кустика с жимолостью так и не подворачивалось. Медведь начинал переживать, так как прекрасно знал, что в сумочке путника осталось совсем мало, две три пригоршни продолговатых ягод, а значит сегодня они должны были во что бы то ни стало найти куст. Поиски осложнялись тем, что Медведю приходилось заниматься ими почти самостоятельно. Конечно, она не показывала вида, что ей не по себе, но он знал. Обычно Энико сидит у него на спине, распрямив спину, высоко вздернув свой слегка курносый носик и весело щебечет, как птичка, рассказывая ему обо всем что видит, или видела когда-то, когда еще странствовала одна. Иногда Медведь даже немного уставал от ее болтовни, но все равно терпеливо слушал, потому как знал, скоро Энико поймет, что он устал и замолчит, и будет молчать так долго, что может он и сам попросит ее что-то рассказать. Сегодня все было не так. Она лежала у него на спине, слабо обхватив руками за шею и прижавшись щекой к затылку, где-то между ушей. И Медведь понимал, что она уже очень слаба. Он страшно не любил такие дни. Он вообще не любил думать о том, что когда-нибудь ему снова придется странствовать одному, без маленькой девочки в фиолетовых башмачках. «Наверное, тогда я стану совсем-совсем серым» – вздыхая, думал Медведь.