Он сказал: «На смертном одре хочу вспоминать тебя, а не холодную, стерильную лабораторию».
Бросаю взгляд на Чарли и вижу, как тот, не отрываясь от работы, закатывает глаза. Наверное, смущен разыгрывающейся на его глазах родительской мелодрамой. Я смотрю в шкафчик и жду. Подступивший к горлу комок рассасывается, и я, взяв пасту, закрываю дверцу.
Дэниела пьет вино.
Чарли рисует.
Трогательный момент проходит.
– Где у Райана вечеринка? – спрашивает жена.
– В «Виллидж тэп».
– Так это ж твой бар!
– И что?
Она подходит и забирает у меня коробку с пастой.
– Иди, выпей со старым колледжским приятелем. Скажи, что гордишься им. И выше голову! Передай мои поздравления.
– Твои поздравления я передавать не буду.
– Почему?
– Ты ему нравишься.
– Перестань!
– Так и есть. С тех самых пор, когда мы жили в одной комнате в общежитии. Помнишь последнюю рождественскую вечеринку? Он только и делал, что пытался заманить тебя под омелу.
Дэниела смеется.
– Когда вернешься, обед уже будет на столе.
– Значит, вернуться мне нужно через…
– Сорок пять минут.
– Что бы я без тебя делал?
Она целует меня.
– Давай даже не будем об этом думать.
Я беру ключи и бумажник с керамического блюда возле микроволновки и выхожу в столовую, задержав взгляд на тессерактовой[1] люстре над обеденным столом. Дэниела подарила ее мне на десятую годовщину свадьбы. Самый лучший подарок.
У передней двери меня догоняет голос жены:
– Будешь возвращаться, возьми мороженое.
– Мятное с шоколадной крошкой! – добавляет Чарли.
Я поднимаю руку и выставляю большой палец.
Не оглядываюсь.
Не прощаюсь.
И мгновение уходит незамеченным.
Конец всего, что я знаю. Всего, что люблю.
Я прожил на Логан-сквер двадцать лет, и краше всего это место бывает в первую неделю октября. На память всегда приходит строчка из Ф. Скотта Фицджеральда: «Жизнь начинается заново с первой осенней свежестью».
Вечер выдался прохладный, небо ясное, и на нем прекрасно видна рассыпанная пригоршня звезд. В барах шумнее обычного, их заполнили разочарованные фанаты «Кабс»[2].
Я ступаю на тротуар под мерцающей пестрой вывеской «ВИЛЛИДЖ ТЭП» и смотрю в открытую дверь корнер-бара, найти который можно в любом уважающем себя районе Чикаго. Этому бару случилось стать моей местной забегаловкой. К дому он самый близкий – всего-то пара кварталов.
Я прохожу сквозь сияние голубой неоновой вывески перед окном и переступаю порог. Пробиваясь через толпу, киваю Мэтту, хозяину и по совместительству бармену.
– Только что рассказал о тебе Дэниеле, – говорю я Райану Холдеру.
Он улыбается. Для преподавателя-лектора вид у него весьма изысканный и ухоженный – загорелый,