сверху – клеть кормчего на корме, царский салон близ мачты под красно-белым, в полоску, парусом.
Ветер чуть охлаждал зной. Мыс с маяком был в зарослях; маленький городок Ра-Кедит виден был дальше. Пахло Египтом: эммером на полях, песками и – странной затхлостью. Мнили, так пахнет ил. Хеопс считал: так пахнет весь строй Египта и сам путь жизни, замкнутый на загробном. Может быть, ил – смесь гнили – духом проник в люд Нила, вытворив египтян с их страстью к мёртвому… Снофру, отец его, царь усопший, кровью нубиец, сказывал, что, мол, в Нубии всё иное – там хаос жизни. Египет был чужд Хеопсу, может, по зову крови.
Молча смотрел он, как вдруг от мыса помчала лодка; чин в ней всё кланялся, а подплыв, крикнул, задравши голову:
– Примешь ли Хамуаса, главного твоих хатиев, серов, семеров и остальных? Твой раб пред тобой, Хор жизни!
– Сойду, коль случится вдруг чудо, – изрек Хеопс.
– Чудо? Но, царь, какое?
Он, не ответив, скрылся, вынудив высшего из чинов Египта маяться в лодке да и уплыть затем.
Петефхапи разбил врагов. Позади рудники и копи, а впереди, в песках, бедуины, что убегали, бросив оружие и ослов под грузами. Рать вломилась в долину утром, чтоб кончить войну до зноя… Впрочем, здесь нет войны. Вóйны здесь были рейдами против шейхов и их разбойников. Шейхи всем здесь владели прежде, рыли руду и камни и везли в Мемфис, – что вдруг отважился на захват. Царь Снофру дело закончил, и уже много лет как Синай – Египта. Нравится шейхам? Вряд ли. До этого всё было их; нарытое продавали в Мемфис, в Тир, в Библ, в Мегиддо в Азии и в Эреду да Киш…
Устав, Петефхапи сел в тень от скал, наблюдая, как бегут воины в белых льнах на одетых в меха кочевников.
Генералу полвека его ратной жизни давали знать. Он снял шлем, открыв голый череп под тёмной кожей, вытянул мощную, в рубцах, руку. Пальцы дрожали… Как не дрожать, коль он, ещё юным, прошёл Синай напролом раз пять? Здесь ему и умяли нос, что смотрит вбок, смеша теперь самого его, Главного Дома Войны Египта, лучшего полководца… Приблизившись, двое слуг опустили у ног его клетку с ручками, где сидел знаменитый кот Небти-Чебти, нынче старик уже. Знали, что, пока кот при войске, будут победы. Клетку открыли, кот прошёл к скалам и их пометил, после чего влез в клетку.
Вонь крови, внутренностей, вывернутых в резне, окрепла, и Петефхапи, бросив свой серповидный меч, стал пить. Денщик потом, сняв с него панцирь, облил его из верблюжьего меха. Рядом с осла сняли новый мех, из него – кувшин с пивом, и генерал, сев, пил пиво, слушая отдалённый шум битвы, видя палимые Ра пески с взрезавшим их отрогом. В воздухе плыли грифы, но не решались к трупам, метившим долы.
– Снофру велик! – рек Петефхапи.
Он долго пил, сидя меж адъютантов, вынужденных стоять в броне и терпеть… Молоды и не помнят Снофру, знал он, и обленились в мирное многолетнее царство странного фараона Хеопса. Но это Снофру сделал Египет, чем стал тот – лёгшим от Ливии до Аравии и от моря до Нубии, занятым