Я трезвый, я контролирую. – Заметил Громобой.
И снова провал, но только в сознании Ульяшова, в глазах. А так, внешне, сидит себе человек и сидит. Даже разговаривает.
– …в смотре армейских талантов, ансамбль, например, создать, а? Официально так – неофициально. На полном серьёзе! – перекрывая английский вариант радиообъявления, повысил голос Палий. – У нас вот такие ребята. – Вертолётчик сжал руку в кулак, продемонстрировал. – Все. Это я тебе говорю. Как один! Оркестры в расчет не берём, ваш конечно, лучше… Иначе бы в Стокгольме вы бы… первое место не заняли, понятное дело. Но в остальном, мы фору кому угодно дадим. Так нет, Гром, дадим?
– Дадим! – подтвердил Громобой, порываясь переместиться за дружественный девичий столик, за которым юноши уже не было.
– Сидеть! – Не оглядываясь, приказал ему Палий и пожурил. – Не туда смотришь, Толя, мы здесь. Ты пьяный, что ли? Смотри сюда! – Громобой послушно кивнул головой и вместе со стулом смело развернулся, уставился на Ульяшова. Палий продолжил. – Вам, Лёвка, по дружбе, в первую очередь фора положена от наших войск. Не спорь! По дружбе! Ну, что, слабо, товарищ полковник? Слабо?
Ульяшов не всё понял, разобрал главное: его на стойкость проверяют. Слабо ли ему постоять за свои войска. Ему? За войска? За свои? Да хоть где, да хоть сейчас… Ульяшов так и заявил:
– Только и всего? Шутишь? Ха-ха… Да легко. За неделю управимся. Хватит?
– А если…
– Нам? Никаких если! Неделя и точка. Всем копец! Слово офицера. Ты нас, Шура, зацепил. – Ульяшов уже грозил Палию. – Меня зацепил! А это… Ооо! Обидно. По-взрослому обидно. Чтоб наши войска, полк наш и… вот так… Извини… Это… это… Хорошо, пусть три недели… Хоть акул, хоть китов, хоть… кого угодно под орех разделаем. Одним залпом! Спорим? Нам любая задача по плечу!
За столом возникла недоумённая пауза.
От неожиданного отпора Палий нахмурил брови, думал. Нет, он соображал. И если несколько минут назад он просто трепался, балагурил, то в последних словах Ульяшова расслышал вызов. Себе вызов. Всей прославленной эскадрильи. Его друг Лев бросал вызов его мундиру. А о том, что это именно он только что спровоцировал Ульяшова, полковника, заместителя командира полка по воспитательной работе разделать его эскадрилью, как акул, под орех, он и забыл.
– Про акул ты это зря, Лёва, это вызов! Гром, это вызов?
Гром, косясь на запретный столик, коротко ответил:
– Не уверен.
– Нет, это вызов, – настаивал на своём полковник Палий. – Я знал, что Лёвка всегда такой был, – распаляясь, Палий грозил пальцем. – Но чтоб нам, акулам… противостоять… Да никто в мире… Никто… пусть даже Лёвкина гвардейская артиллерия… Это перебор! Отрабатывай, Лёвка, назад.
– Ни в коем случае. Нет-нет, ребята. Я подсчитал, месяца хватит. Точно. Как раз! Руку… – Ульяшов протянул Палию руку. – Руку, руку, я говорю, товарищ полковник, ну! Слово офицера!
Брови Палия взлетели вверх, оглядываясь на Громобоя, он призвал последнего в