хотел было встать и направиться к ним, но уже в следующее мгновение ее лицо снова оказалось напротив, и снова в ее глазах заплясали тысячи огоньков, мешая ему сосредоточиться.
Временами Антон Ильич чувствовал, что все идет как-то не так, неправильно, ведь он здесь затем, чтобы сказать Оксане что-то чрезвычайно важное.
– Ксаночка, я хотел Вам сказать… Не знаю, что Вы на это скажете… Послушайте, Ксаночка, дорогая моя…
Но что именно он собирался сказать, Антон Ильич вспомнить не мог, как ни старался. Мысли путались, терялись вовсе, появлялись вновь и снова прерывались чьим-то хохотом. От напряжения разболелась голова. Оксана продолжала есть и что-то ему говорить, но он уже не слушал, сидел без движения, опустив голову и глядя прямо перед собой.
Внезапно на него навалилась необычайная усталость. Ему страшно надоел весь этот балаган, это одуряющее веселье под дребезжащую музыку, эта удушливая духота, эти пьяные иностранцы повсюду и вечно жующее лицо Оксаны…
Тогда Антон Ильич решительно встал, шатаясь, прошел к выходу, спустился вниз, повалился в такси и поехал в отель. Спать.
Назначение
Часы уже давно перевалили за полночь, а Антон Ильич так и не сомкнул глаз.
Вот уже битых два часа он ворочался с боку на бок, изо всех сил стараясь забыться и заснуть, но все безуспешно. Сон не шел. Из головы не выходило завтрашнее выступление. И как бы Антон Ильич ни готовился, как бы ни репетировал и сколько б ни уговаривал себя, что, дескать, волноваться-то особенно не о чем, все уже сказано-пересказано тысячу раз, и мол, не впервой ему держать речь перед широкой публикой, но… беспокойство, впервые поселившееся в его душе в прошлый вторник и не отпускавшее его с той самой поры ни на секунду, теперь, в ночь перед роковым днем, стало совершенно невыносимым.
О том, что Антон Ильич возглавляет список основных докладчиков на предстоящем закрытом заседании членов правления, ему сообщил сам Алексей Евсеич, прозванный за спиной Утесом за грозный нрав и неприступный вид. Характер Алексея Евсеича порою и впрямь был суровым: вспыльчивый и громкогласый, он легко приходил в ярость, и не дай бог в такие минуты оказаться на его пути – в выражениях он не стеснялся и виноватых не щадил. Хотя в остальном, говорят, был справедлив и за дело болел душой. Антон Ильич, однако, несмотря на свой теперешний статус, побаивался его по-прежнему, в присутствии его робел и предпочитал не оставаться с ним с глазу на глаз.
Так случилось и во вторник. Антон Ильич разволновался до такой степени, что, спроси его минуту спустя, о чем в точности говорил Алексей Евсеич, он вряд ли бы ответил. Помнил лишь, что выступать ему предстоит самым что ни на есть первым и что в присутствии обещает быть начальство весьма высокопоставленное, а потому, если только Антон Ильич не ослышался, его выступление, пройди оно удачно, станет для него возможностью вскорости получить новое назначение.
Будучи человеком неглупым и по истине деликатным, Антон