ускользать от опасных вопросов, сбивать с толку следователей и внушать им, что их вполне устраивают расплывчатые, уклончивые ответы преступника. Это удавалось тем более легко, что очных ставок с бывшими его сообщниками не проводилось: Андреянов был застрелен еще в Горьком при попытке к бегству, а Гаврила Старцев, который, собственно говоря, и «сдал» их группу, сошел с ума, не выдержав того, что сослужил добрую службу ненавистным коммунистам.
Ромашов иногда задумывался: а не симулировал ли Гаврила сумасшествие, чтобы от него отстали, и не попытаться ли ему самому пойти по проторенной дорожке? Все-таки он несколько лет провел в психиатрической клинике Кащенко, есть опыт…
Однако не рискнул: выдержать то, что выдержал однажды, он вряд ли смог бы еще раз! Да и вряд ли ему поверили бы. Один раз он избежал расстрела благодаря истинному, а не мнимому сумасшествию, но второй раз этот номер уже не пройдет.
К сожалению, силы, отнятые у Ольги, скоро кончились. Но тут Ромашову очень повезло: автозак, на котором его однажды перевозили, заюзил на скользкой дороге и перевернулся. Ромашов получил только ушибы, тогда как охранник его с окровавленной головой лежал на полу. Ромашов добил его ударом по шейным позвонкам сзади (их перелом выглядел вполне естественным после аварии!) и успел надышаться уходящей жизнью, прежде чем их – живого и мертвого, убийцу и жертву – вытащили из машины.
Никому, разумеется, и в голову не пришло, что к гибели охранника приложил руку валявшийся без сознания заключенный. Ромашов и в самом деле потерял тогда сознание, не в силах справиться с захлестнувшим его мощным приливом энергии.
Конвоир был крепким молодым мужиком, им Ромашов «питался» довольно долго и добился с помощью остатков этой силы перевода в общую камеру. Ему необходимо было набраться энергии перед предстоящим судом, а получить ее можно было только через новое убийство.
Ночью Ромашов, выбрав того из сокамерников, кто был помоложе и покрепче, ударил его через мокрое полотенце – чтобы не оставались следы – под левый сосок. Это был один из нескольких смертельных ударов, которым его, как и других сотрудников, некогда обучали инструкторы НКВД. Он не сомневался, что тюремный врач констатирует идиопатическую[15] внезапную смерть от остановки сердца, а вскрытия никакого не будет. Кому это нужно – трупы зэков вскрывать?!
Так и случилось.
До самого утра Ромашов пролежал, тесно прижавшись к телу убитого им человека, впитывая покидающую его жизнь и восстанавливая свои угасшие силы. Наутро он израсходовал всё, что получил ночью: израсходовал на мощные посылы тем, кто должен был определить его участь. В 1918 году, когда покойный Николай Александрович Трапезников в Сокольниках учил его и ненавистного Грозу подчинять людей своим мыслительным посылам, у Павла Меца (именно так называли тогда Ромашова) ничего не получалось. Понадобилось немало времени, прежде чем он понял: только энергия убийства высвобождает