мать запрещала ей появляться на общественных мероприятиях без пары, а в этот раз, как ей стало известно, дочь была одна. Мать не могла понять, почему Гласс не заарканила Уэллса. Гласс миллион раз объясняла, что любит Уэллса лишь как друга, – но мама только вздыхала и бормотала что-то о дурно одетой заучке, которая увела у доченьки такого прекрасного парня. Сама-то Гласс была просто счастлива, что Уэллс влюбился в симпатичную (хотя, может быть, чересчур серьезную) Кларк Гриффин. И ей очень хотелось рассказать маме всю правду: что она влюблена в красивого, замечательного юношу, который никогда не сможет сопровождать ее на концерт или на Церемонию Партнерства.
– Я могу пригласить вас на танец?
Гласс ахнула и развернулась. Когда ее глаза встретились с другими, хорошо знакомыми карими глазами, девушка расцвела в улыбке.
– Что ты тут делаешь? – прошептала она, озираясь, чтобы убедиться, что они одни.
– Я же не мог уступить тебя сразу всем парням Феникса, – сказал Люк, отступая на шаг, чтобы полюбоваться ее платьем. – Только не сейчас, когда ты так прекрасно выглядишь.
– Ты понимаешь, какие неприятности у тебя будут, если тебя тут застукают?
– Постараемся этого не допустить.
Он обвил руками талию Гласс. Музыка внизу усилилась, и Люк крутанул девушку в такт звукам.
– Оставь меня! – полупрошептала-полухихикнула Гласс, игриво шлепнув парня по плечу.
– Ах, вот как юная леди должна обращаться со своими поклонниками? – Он произнес этот вопрос с жутким, утрированным акцентом: в действительности на Фениксе никто так не говорил.
– Пойдем, – снова тихо хихикнув, она взяла его за руку. – Тебе на самом деле нельзя здесь находиться.
Люк остановился и притянул ее к себе:
– Где бы ты ни была, я везде должен быть с тобой.
– Это слишком рискованно, – мягко проговорила Гласс. Их лица сблизились.
Он усмехнулся:
– Тогда нам лучше бы убедиться, что я не зря рискнул.
Положив руку ей на затылок, он притянул ее губы к своим.
Гласс уже занесла руку, чтобы постучать во второй раз, но тут дверь отворилась. Ее сердце замерло.
Это был он, действительно он, с теми самыми рыжеватыми волосами и темно-карими глазами, что ей помнились. Именно таким он каждую ночь являлся ей в ее тюремных сновидениях. Его глаза распахнулись от удивления.
– Люк, – выдохнула она, с трудом сдерживая чувства, скопившиеся в ней за последние девять месяцев и грозящие вот-вот вырваться наружу.
Ей отчаянно хотелось донести до него, что произошло, почему она порвала с ним и исчезла. Что последние, похожие на ночной кошмар полгода она думала о нем каждую минуту. И что она никогда не переставала любить его.
– Люк, – сказала она снова, и по ее щекам потекли слезы.
После того как она, сломленная, бессчетное количество раз шептала это имя в своей камере, было так странно произносить его сейчас, глядя на любимого.
Но,