На ней играл его дед Иван, отец батька. Дед давно умер, Ваня его не видел и не слышал, как он играл на скрипке, но в селе многие высоко отзывались о мастерстве деда Ивана, ни одна свадьба в родном селе Трискино, да и в соседних селах, не обходились без его скрипки.
Все заметили у Вани новые ботинки, и каждый выразил свое восхищение. Ваня был на седьмом небе.
Заиграла гармошка, девчата запели, ребята им подпевали:
Ой, у вышнэвому садочку там соловэйко щэбэтав…
Вечерело. Солнце садились за белые холмы, маячившие далеко за рекой Горынь. Небо и несколько туч на западе неба окрасились в красно-малиновый цвет уходящего дня. Свежий ветерок шевелил листья ольхи, растущей на берегу ручья рядом с хатой, как бы грустя об уходящем дне и уходящем лете.
Гармошка заиграла веселую польку. И в это время на окраине села, близкой к лесу, прозвучали автоматные очереди, потом несколько одиночных выстрелов. Музыка замолчала. Все стали прислушиваться и гадать, что бы это значило.
– Игнат, – сказала мама, – кажется, стреляют в стороне хаты Романа. Не случилось ли чего?
– Не должно. Он ведь не ночует дома.
– Сегодня свадьба у Пелипчуков, они с Галей собирались пойти туда. А что, если он там выпил, а Галя притащила его домой? Ой, чует мое сердце недоброе.
Только мама это успела проговорить, как во двор вбежал Володя, сын дядька Романа, парень лет шестнадцати. Весь в слезах, с перекошенным лицом и перепуганными глазами.
– Дядьку Игнат, батька и маму бандеровцы застрелили…
– Спокойно, Володя, – сказал батько, взяв его за плечи. – Рассказывай, что случилось.
– Мы пошли на свадьбу Пелипчуков, нашего кума, – сквозь слезы стал рассказывать Володя. – Батько там, конечно, выпил. Мама уговорила батька пойти домой проспаться. Я пошел с ними. Они легли отдыхать в сенцах, а я лег на печи в хате. Не прошло и часа, как через окошко в сенцах с автомата расстреляли сонных батька и маму. Я очень испугался, спрятался на печи, набросав на себя всякое тряпье. После этого бандеровцы выбили дверь и вошли в хату. Забрали одежду батька военную, его награды и оружие. Выходя, они еще два раза выстрелили в маму, добив ее. Батько и мама лежат в крови. Я боюсь туда возвращаться.
– Эх, Роман, Роман! – проговорил отец. – На фронте выжил, так дома убили. Предупреждал я тебя быть осторожным. И зачем тебе было взваливать на себя эту должность председателя сельского совета? Не помогли тебе ни карабин, ни гранаты…
– Игнат, – перепуганным и дрожащим голосом отозвалась мама, – что делать будем?
– А что делать, Гриппо? Надо идти, не могут же они лежать в крови. Где Клим? Пойдем с ним вдвоем, приведем их в божеский вид, завтра надо хоронить.
– Ой, боюсь я, Игнат, они и вас могут сейчас убить. В засаде, наверное, сидят и следят за хатой.
– Будь что будет, ведь это брат родной. Надо идти… Клим, пойдешь со мной?
– Пойду, батьку, – отозвался Клим не совсем уверенным голосом.
– Подождите, – сказала мама, – я сейчас что-нибудь