– кто знает. Я перестал искать ответ, и раз жизнь возложила на меня определенную ношу, старался нести ее самым достойным образом.
Так же, как мой Учитель, я рассказывал новым старейшинам о Небесном Голубе, так же, как он я внезапно наклонял голову, словно прислушиваясь к лишь одному мне слышному зову, а затем срывался с места и метил, метил, метил тех, кого выбирал. Выбирал сам, повинуясь смутному теплу, шевелящемуся в горле.
И вот, настал день, когда на мою ветку опустился совсем юный голубь и со слезами в голосе принялся жаловаться на судьбу. Он не видел меня, он думал, будто вокруг никого нет, он плакал, не замечая, что его крик и стенания слышны только мне, мне одному, умеющему слышать непроизносимое.
Мой час пришел, но я был не готов, я хотел жить еще и еще, хотел летать, метить достойных, клевать свою пищу, спать на ветке, опираясь на хвост, рассказывать старейшинам об избранных, просто жить, я очень, очень хотел жить – и проснулся.
Я устал, мои дорогие, последний сон измотал меня, пальцы с трудом держащие перо, скрючились, подобно птичьей лапке. Сны все больше и больше напоминают явь, многие часы уходят на то, чтобы вырваться из-под их власти. Сейчас я закончу письмо, брошу его в щель под головой дракона и просто посижу. Просто так, размышлял о том, или о другом. Главное – постараться не заснуть, как можно дольше не заснуть.
До свидания, мои дорогие,
любящий вас – сын.
Глава пятая
ТОНКАЯ ШЛИФОВКА
Брат Полины, Ефрем, несколько раз в году отправлял курганским родственникам посылку. У деда его жены, Оксаны, была заимка прямо на берегу таежного озера. На заимке разводили пчел и коптили рыбу. Ефрем плотно набивал фанерный ящик банками с медом и копчеными тушками, шел на железнодорожный вокзал и за три рубля оставлял его у проводника. Через восемнадцать часов Макс Михайлович забирал посылку, привозил домой и дивный запах «копчушки» еще долго наполнял домик Додсонов.
Мед выдерживал дольше всего. Ароматный, таежный мед, тягучая память о коротком сибирском лете. Его ели с чаем, смакуя по ложечке, дочиста слизывая мельчайшие крупинки с гладкой металлической поверхности.
Поезд из Новосибирска прибывал в Курган ночью, когда троллейбусы и автобусы уже не ходили, и Макс Михайлович топал пешком по темным улицам. Иногда, в виде особой милости, он брал с собой сына. Миша очень любил эти ночные прогулки, скрип снега, далеко разносящийся по пустынным улицам, темные массы домов с редкими освещенными окнами, от которых веяло уютом и теплом. И Луна, серебряная царица его сердца, освобожденная от сотен нескромных глаз, откровенно и радостно улыбалась ему, и только ему.
В этот раз они добрались до вокзала насквозь промерзшие: тянул небольшой ветерок, но при двадцатиградусном морозе он пробирал сквозь любую одежду. Несколько минут ушло на привыкание к свету и теплу. Задубеневшие щеки отходили с легкой болью, из носа слегка текло, глаза сами собой жмурились от ярких ламп.
– Я схожу в справочную, – сказал