душе. Закрыв глаза, вспомнил храм, в котором прослужил столько лет. Так живо предстал он предо мной до мельчайших подробностей, что, казалось, я нахожусь там и слышу голос Юриса совсем рядом. Молитву за молитвой вместе с ним повторял я заветные слова богослужения… Тело моё по-прежнему оставалось в камере, а душа была далеко, и, хоть я не умею, как тибетский Лама, совершать астральные путешествия, видение было необычайно ярким и реалистичным. Удивительное мистическое погружение, которому не страшны расстояния, стены и решётки. Польский язык звучал как музыка, вызывая в сердце щемящую тоску по былому. Играл наш орган. Я погружался в эту возвышенную атмосферу, отдавая всего себя, как сорвавшийся с ветки лист, что послушен течению ветра. И это лёгкое парение внезапно перенесло меня в монастырь, к Агнешке, в её скромную келью с зажжённой возле образов свечой, я увидел своё фото, лежащее на маленьком столике, а на нём чётки Розария, и понял, что Агнешка молится за меня. Её не было в келье и не могло быть, ведь в это время все монахини присутствуют на воскресном богослужении. Я не пошёл за ней в святая святых, а неожиданно вернулся к Юрису и услышал его мысли. Он молился за меня: просил Господа укрепить раба Божьего в испытаниях и милостиво даровать скорейшее освобождение. Доброе сердце, которое я так плохо разглядел, покуда был рядом, теперь открылось во всём своём богатстве и одухотворённости.
Лица моих прихожан, ставшие в разлуке для меня ещё более близкими и родными, казались совсем реальными. Я, будто нет меж нами никаких оков и преград, слышал о чём они думают. И среди этих многоликих «голосов» звучало и моё имя. Мариша, подросшая за это время, вспоминала меня и просила вернуться. Кристина и Виталь, друзья мои, узнали, что со мной беда и тоже взывали к Милосердию Божьему. «Зачем Господь приоткрыл для меня таинственные завесы сокровенных дум дорогих мне людей? Может быть, желал укрепить в страдании. Дал понять, что есть те, кому я нужен?..»
Резко вздрогнул, возвращаясь в себя, когда открылась дверь камеры.
– Вишневский, к Вам пришли!
Это что-то новенькое, – подумал я, – ко мне уже пускают?!
Увидев отца Филиппа в облачении, я чуть не прослезился от счастья.
– Полчаса! – ледяным тоном предупредил охранник и запер клетку, оставив нас с отцом наедине.
– Сын мой, благословение Господне! – Филипп перекрестил меня.
Я горячо припал к его руке, он погладил меня по голове, словно ребёнка, а после по-отцовски обнял, прижав к сердцу. Несколько минут мы оба молчали, эмоции, переполнявшие нас, не давали возможности говорить.
Лишь немного успокоившись, я попросил исповеди, и отец ответил:
– Для этого я и пришёл.
Говорили шёпотом, так как слышимость вокруг была ещё та, хотя скрывать мне было нечего… Всё началось с аварии на дороге: поддавшись смятению чувств, я впал в гордыню, взяв на себя ответственность вершителя судеб, потерял смирение перед волей Божьей, что и привело меня к трагическим последствиям. Выплеску гнева нечему было противостоять. С