близкий родственник Гришанина, создавший богатый кооператив "Дятел". Поэтому мой старший прораб, как знающий инженер, дополнительно возглавлял ещё и этот кооператив, значит, деньги, и немалые, у него водились.
По тому, как он лихо выворачивал баранку на поворотах и резко тормозил, было видно, что "Волгу" Гришанин не жалел.
Ехали молча, но каждый думал о своём: я – о предстоящей работе, а мой начальник, судя по характерному перегоревшему запаху – о чём угодно, но только не о работе. Я по своей наивности даже растерялся: на службе – и под мухой? Может, вчера у него день рожденья был?..
Автомобиль, вспахивая брюхом жидкую грязь и строительный мусор, еле-еле выбрался на сухое место и прерывистым гудком обозначил себя на монтажной площадке. Но ни одного рабочего на сигнал начальника участка не отозвалось.
– Пойдём в бытовку! – лениво вытащив ключ зажигания, сказал Гришанин. – Они теперь водяру жрут! Чего улыбаешься? – обернулся он ко мне. – Привыкай! Это тебе не школа ПТУ! Здесь другая школа! Школа жизни!
Я действительно был удивлён тому, с каким спокойствием начальник участка относится к употреблению спиртных напитков монтажниками на рабочем месте.
Перепрыгивая с балки на балку, с кирпича на кирпич, обходя наплывы свежего бетона, добрались кое-как до монтажной будки. Сердито заскрипела железом дверь, в нос шибануло застоявшимся прогорклым воздухом вперемешку с испарениями мокрой брезентовой спецодежды, пропитанной настоем ржавчины и машинного масла. За длинным столом, сбитым из необструганных досок, сидели, не обращая на вошедших внимание, с десяток рабочих в ожидании чего-то манящего. Лица были сосредоточены на литровой стеклянной банке с кипящей и плюющей на доски жидкостью, пенистой и ржавой.
Запах металла, мокрых спецовок, запах этой самой кипящей жидкости, пробудили во мне сладостные чувства ушедшей молодости, отвязной и лихой монтажной удали парня рабочей окраины. Вот и сам я уже среди этих людей сижу в ожидании преющего под самодельным кипятильником чефира, густого и такого терпкого, что язык вяжет узлом. Ах, молодость, молодость!
Ничего более банального и грустного не скажешь…
– Бригадир где? – не здороваясь, спрашивает провожающий.
– Где бригадир? Где? – шутовски заюлил в ногах у Гришанина маленький человечек, лысенький, со сморщенным лицом стареющего скопца.
– Чего орёшь, Жаля? – из-за железного шкафа с инструментом, там, где сушилась рабочая одежда над электрическим "козлом" увитым красным огненным шнуром, распрямился крепкий мужик с обожжённым и обветренным лицом, какое обычно бывает у рыбаков и охотников. – А, начальство прибыло! – спокойно подошёл он к нам, протягивая руку Гришанину, потом мне. Пожатие было болезненным, словно в ладонь вцепились большие пассатижи. – А это, видать, наш прораб? – отпустив руку, показал он на меня.
– На одного рАба – два прораба! – кто-то без удовольствия произнёс за столом.
– Принимай, Поляпа, пейдагога! – коверкая слово, довольно