* *
ФеликсМамонтов-младший зимой девяносто второго отметил свое тридцатидевятилетие в дорогом ресторане. Гуляли культурно – все люди со степенями, химики-физики, да их жены биологи-филологи. Платил Феликс, он один из круга близких друзей ушел из НИИ и имел небольшой бизнес и дорогой автомобиль.
Наутро Феликс чувствовал себя неплохо, но в который раз отметил, что потребление спиртного странным образом действует на его зрительное восприятие – выравнивает окружающую действительность в плоскость, сплющивая объемные предметы и живность в черно-белые картинки. Поэтому минут тридцать после сна, пока чашка кофе усваивалась организмом, Феликс неуверенно ощупывал в квартире все, что встречалось ему на пути. Это притом, что Феликс совершенно не пьянел и сохранял остроту ума и внятность речи при любых дозах. А вот наутро мир превращался в черно-белый журнал комиксов. Из живности в его квартире находились: юная блондинка лет двадцати с выдающимися формами, собака – белая болонка с красным бантом и воспаленными глазами (Феликс по завещанию взял к себе любимую собаку умершей матери) и канарейка в клетке. Канарейка первой приобрела реальные очертания – Феликс как раз стоял около нее с пустой чашкой, когда черно-белая картинка с прутьями клетки, окном и непонятной птичкой постепенно расцветилась и ожила. Болонка спала на фиолетовом шелковом покрывале в ногах женщины. В большой синей вазе на полу стояли белые хризантемы. Феликс машинально отметил, что сегодня у него в квартире три блондинки и заторопился на встречу с отцом.
Виделись Мамонтов-старший с Мамонтовым-младшим (оба – Феликсы) часто, поэтому младший удивился настойчивости и торжественности, с которой отец приглашал его прийти утром в воскресенье в зоологический музей на Малой Грузинской улице.
В музее было пусто. Никто в десять утра не торопился идти рассматривать коллекции засушенных бабочек и чучела млекопитающих. Отец был в зале с флорой и фауной степных районов. Сидел на стуле рядом со смотрительницей, держал ее руку в своей и что-то проникновенно говорил в застывшее лицо пожилой женщины. Увидев сына, старший Мамонтов встал, поцеловал руку и еще погладил женщину по голове. Феликс занервничал. Последнее время он стал замечать за отцом некоторые странности. Конечно, по сравнению с тем, что он видел в детстве, эти странности можно было отнести к очаровательным особенностям поведения старого ловеласа, не более, но смотрительница выглядела расстроенной.
Отец и сын обнялись (кстати, еще одна «очаровательная» особенность – Феликс-старший после шестидесяти стал обниматься, целоваться и рассказывать об увлечениях юности всем подряд).
Отец отвел Феликса в небольшую комнатку со столом, старым диванчиком и множеством цветочных горшков. На маленьком столе стояли телефон, электрический чайник и вазочка с печеньем. И Феликс понял, что смотрительница – не случайная знакомая, отец знает ее давно, она предоставила свое дежурное помещение, и ему стало легче. Они уселись, соприкасаясь в тесноте коленками.
– Чем ты только что огорчил даму? – спросил Феликс.
–