а возможно, и чудом. Может быть, именно поэтому последние сто с лишним лет нас никто не тревожит.
Характер общин и их интеллектуальная среда определяют реакцию на уничтожение технологического общества. Большинство выказывает в ответ гнев, отчаяние и страх, объясняющиеся узостью взгляда на положение дел. Немногие (возможно, очень немногие) склонны заглянуть чуть дальше. В университетской общине преобладает широкий взгляд, направленный не столько на современные условия, сколько на те последствия, которые будут иметь место через десяток или, возможно, сотню лет.
Университетская община, или колледж, в условиях, существовавших до Крушения, представляла собой совокупность группировок со слабыми связями, хотя, вероятно, связи эти были сильнее, чем согласились бы признать многие из членов группировок. Все они считали себя ярыми индивидуалистами, но как только запахло жареным, большинство поняло, что под покровом надуманного индивидуализма лежит общность мыслей. Вместо того чтобы бежать и прятаться, как сделали бы приверженцы современных взглядов, члены университетской общины очень скоро поняли, что лучше всего сидеть на месте и попытаться создать в море хаоса относительный общественный порядок, основанный, насколько возможно, на традиционных ценностях, годами проповедуемых учебными заведениями. Маленькие пятачки разума и безопасности, напоминали себе эти люди, существовали в истории во все смутные времена. Поразмыслив, многие из них вспомнили монастыри, островки покоя в средневековой Европе. Естественно, нашлись и такие, кто говорил громкие слова о необходимости воздеть выше факел знания, когда остальное человечество погрузилось во мрак. И среди них даже могли оказаться люди, искренне верившие в то, что говорят. Но в конце концов все свелось к решению, которое обеспечило бы простое выживание, – к выбору пути, способного привести к выживанию.
Даже здесь, должно быть, какое-то время царили смятение и напряженность. Вероятно, это имело место в первые годы, когда силы разрушения стирали с лица земли научные и технологические центры университетского городка и «редактировали» книги в библиотеке, искореняя все значительные упоминания о технологии. Возможно, в угаре разрушения некоторые сотрудники факультетов, олицетворявшие ненавистные машины, приняли смерть от рук погромщиков. В голову приходит даже мысль о том, что кое-кто из факультетских работников мог участвовать в разгроме, как это ни противно. Надо учесть, что старые факультеты состояли из самоотверженных и преданных делу сотрудников и сотрудниц, которые могли враждовать между собой на почве различий в убеждениях и принципах, углубляемых порой личной неприязнью.
Но когда все было разрушено, университетская община, или то, что от нее осталось, должно быть, сплотилась опять, похоронив старые разногласия и начав создавать обособленный мирок, чтобы сохранить хоть частицу человеческого разума. Много лет над ними довлела угроза извне, о чем свидетельствует защитная стена вокруг