отправился я в дальнейший мой путь уже совсем невесёлым.
Тусклая зелень олив сменяла выжженные поля, а оливы, в свою очередь, переменились на виноградники. Унылое зрелище навевали эти сельские картины. Все поля, однако, были ухожены, чисты, здоровы, но нигде не было видно ни одного крестьянина. Даже крестьянских домов нельзя было увидеть поблизости от полей. Будто бы чья-то неведомая рука, или, более того, чья-то воля обихаживала их зелень, или будто бы Господне чудо поддерживало в них жизнь, а человек не приложил ни малейшего усилия для того, чтобы вырастить эти оливы, или этот виноград. Вдали, на возвышенностях виднелись старые каменные замки с непременными донжонами, построенные во времена католических королей и даже ранее, о которых за расстоянием нельзя было разобрать: обитаемы ли они, или это лишь остовы былого величия, давно покинутые людьми?
Когда солнце стало припекать особенно жарко, мы решили остановиться в тени оливковой рощи. Чико занялся лошадьми, Пако – нашими припасами, я же сел в тени оливы и набросал тут же мои впечатления в книжку, которую специально взял с собою для записей.
Грустный путь наш меж полей и оливковых рощ продолжался довольно долго, и ничто не нарушало установившегося обыкновения нашего путешествия до самой той поры, пока, миновав города и селения, не прибыли мы к горной гряде Сьерры-Невады, что обрамляет собою Гранаду, некогда мавританскую, а ныне испанскую землю. Надо ли тут ещё прибавить, что в дороге я не встретил столь желаемого мною общества и не обрёл ни одного спутника? Однако к моей радости природа будто переменилась. Всё так же была редка растительность на горных грядах, но хрустальные ручьи и тень, падавшая от гор, нарушили мою печаль. Андалусия, это была Андалусия! Я чувствовал перемены в самом дыхании её! Я чувствовал перемены и в собственной душе…
Каждый, кто хотя бы раз бывал в горах и путешествовал чрез них, знает, сколь грозное и великолепное впечатление производят они на проезжающего. Каменные громады с двух сторон обступают путника. То тут, то там средь них мелькают небольшие деревца или целые рощицы, в уступах пробивается трава, а в расселинах журчат ручьи с чистой и ледяной водой. Ночью, когда южный сумрак совсем сгущается над головою, ярко выступают на небе звёзды. Вершины гор тогда едва угадываются в темноте. Ветер тоскливо шумит меж уступов, деревья раскачиваются и стонут, кое-где, если вам случается остановиться близ какого-нибудь селения, видны огоньки. Но, кажется, будто ты совершенно одинок, и будто бы никого нет в мире, кроме тебя, и только одни безмолвные горы окружают человека, вдруг среди ночи оказавшегося на перевале или в расселине и по слабости своей не успевшего ещё преодолеть их. И слабость эта в темноте увеличивается ещё более. И если вам не повезло обладать безмерной фантазией, и вы никак не можете заснуть (а воображение будто бы нарочно разыгрывается и бередит вас), то те чувства,