должен смыть пятно, лежащее на репутации рода Штабсов.
Мне показалось, ответь он менее просто, я бы понял больше.
– Когда б я был Наполеоном, подумал бы, что вы намерены меня зарезать.
– Нет, что вы, – тяжеловесно усмехнулся он, – я успел проникнуться к вам симпатией.
Тут пришла моя очередь усмехаться, причем недоверчиво. Штабс обиделся.
– Не верите? А я вам докажу. Вы ведь сегодня стреляетесь?
– Спасибо за напоминание.
– У вас нет друзей в этом городе.
Я подумал о докторе Сволочеке и сказал:
– Нет.
– Тогда я стану вашим секундантом. Можете на меня положиться.
– Не надо, не надо становиться моим секундантом!
– Мы теперь друзья, а друзья должны чем-то жертвовать друг для друга.
Я попытался осторожно исчезнуть. Сделал шаг назад, но уперся в подлетевшего Ворона.
– Теперь выпьем шампанского, – закричал он.
– Я не хочу, у меня уже мозг от него пузырится.
– Это настоящий Дюдеван, триста франков бутылка. В Стардворе вам такого не подадут.
– А я и не рассчитываю там быть.
– У руситов есть поговорка: от дворца и от ямы Дворецкой (наименование самой известной тюрьмы) не зарекайся. То есть может кого угодно судьба вознести, а может и к подножию жизни бросить.
– Не хочу шампанского, – тупо настаивал я на своем.
– Ну, тогда без него, пойдемте, она уже ждет.
– Кто?!
И тут я увидел, кто. Ее светлость стояла у противоположной стены, опираясь слишком гибкими пальцами о золоченую консоль и купая подбородок в веере. И поощрительно улыбаясь. У меня от этой приязни обледенел желудок. Но офицерская воля уже влекла меня. Положение мое было вполне безнадежным. Я еще ловил возмущенно распахнутым ртом последние глотки свободы, а ревнитель родовой чести уже рекомендовал меня ее светлости.
Кажется, я что-то отвечал, с перепугу – по-русски. Родная моя речь странно подействовала на высокопоставленную немку.
– Тебя удостаивают танца, – прошептал мне на ухо прусский ус.
Я еще не успел испугаться, а рука княгини уже закогтила мое плечо. Оркестр швырнул нам под ноги что-то неотвратимо танцевальное. Смычки стаями рушились на струны.
Меня учили танцевать, но меня не учили танцевать с царствующими особами. К тому же мне следовало помнить о скрытом дефекте ее походки. Или все же это дефект моего зрения?
Три-четыре пары закружились вслед за нами. Я был им благодарен.
– Вы русский? – спросила княгиня.
– Да, ваше высочество.
Она улыбнулась и закатила задумчиво глаза. То ли в восторге от сделанного открытия, то ли в попытке что-то вспомнить. Вспомнила и поинтересовалась с искренним участием:
– Пшепрашем вшистко?
Звук неродной, но родственной речи смутил меня. Я знал, что должен понять, о чем меня спрашивают, но не понимал.
– Тепло? Студено? Наистудено?
Она продолжала