и окровавленных, прогнали обоих домой из усадьбы.
Афоня же молчал, когда его пороли, только крепче сжимал от боли зубы. За то, что не плакал и не каялся, оставили мальчишку в сарае до утра. Лишь ноги связали да прикрутили конец верёвки к кольцу в стене. Думали, до конца проучить. А вышло иначе.
Тут же в сарае, где пороли малолетних преступников, сидел сын кузнеца и сам кузнец Степан Соломин – тоже из крепостных. Голубоглазый, златоглавый.
Защищал он свою невесту, которую проиграл барин в карты своему гостю – зуевскому помещику. Продулся Сергей Кириллович крепко, и вместо денег предложил «сенную девку» Полину, что была невестой Степана.
Узнал об этом парень в последний миг, когда коляска с его невестой выезжала уже из усадьбы. Попытался её отбить, но был доставлен в сарай для дальнейших наказаний.
В этом сарае без окон, прозванном «деревенской бастилией», не только пороли, а ещё истязали изуверски. Кого к кольцам, вбитым в дубовые стены, на целый месяц привязывали, кого на дыбу поднимали, кого без одежды на раскалённую печь сажали, пальцы кузнечным молотом расплющивали. А ещё ноздри клещами рвали, так же, как любил когда-то делать «любезный Император» Пётр Алексеевич. А уж морить голодом или мучить жаждой – никто это за наказанием и не признавал, как и обливание водой зимой, в лютые морозы, до окоченения.
Велел Осипов-Синклитикийский за нападение на гостевую карету подвесить Степана «рыбиной» – то есть, связать за спиной руки и ноги, а затем, перевязав их одной верёвкой, поднять преступника над полом. И в таком положении продержать до самого утра.
Там они и повстречались – сын кузнеца и сын сельской певуньи.
Когда сторожевой слуга, что стоял от дверей снаружи, отошёл справить нужду, Степан зашептал в темноте Афоне:
– Слышь, малый, ты кто?…
– Афанасий.
– А сын чей?
– Барабановых.
– А-а-а, мамки-хористки!.. А я Степан, сын кузнеца Соломина. Развяжешь?
– Как развязать? Сам связанный.
– Главное, нож найди.
– Где искать?
– Пошарь под собой, в соломе.
Стал шарить Афоня.
– А нож откуда?
– Сидел я в прошлый раз на том самом месте, где ты сейчас. Вот и припрятал его там.
– А не отобрали?
– В сапог положил, за подкладку…
– Нашёл!..
– Цыть, малый! Сторожевой услышит… Себя освободить можешь?
– Попробую…
– Только режь осторожно! Нож вострый, как акулий зуб!
Афоня нащупал в темноте лезвие ножа и стал перерезать грубую толстую верёвку, которой были связаны ноги. Думал, что долго провозится, а вышло в одно мгновенье…
– Готов! – жарко прошептал он. Только сердце колотилось от радости.
– А теперь меня…
Пополз Афоня на Степанов голос.
– Ты наперво ту самую срежь, что надо мной…
Поднялся Афоня на ноги, нащупал натянутую верёвку, что держала Степана над полом, взялся за рукоять ножа двумя руками