в сновидениях иногда видел он себя могучим да знатным в окружении больших чинов и первых красавиц целой губернии. Все ему улыбались и кланялись, кланялись… После таких снов он в течение нескольких дней ходил сам не свой – надутый и важный.
Да, чуть не забыл, звали его Викентий Гаврилович Передрягин.
Как все военные в отставке, любил он охоту и часто выезжал на старом гнедом рысаке – точно такой же был у него еще в Отечественную, когда Передрягин сопровождал телегу с провиантом для пленных французских офицеров.
Случилось ему как-то раз с Албинским на кабана охотиться. Снарядились ранним утром, пока не встало осеннее солнце, и отправились к Лысой горе. Вершина ее была действительно голой, зато склоны обрамляли эту «лысину» густой порослью лесов. У подножия охотники спешились, оставили часть слуг с лошадьми, поделились на четыре группы и разошлись. Передрягин пошел один: какие уж кабаны с его-то ружьишком! Но уток собирался настрелять изрядно. К тому же, настолько отвык от людского общества, что привычней чувствовал себя в одиночестве.
Он спустился к подножию горы в болотистое место. Сапоги, в которых капитан с трудом вышагивал по топкому дну, франтовато покрылись бархатом ряски. Стоячая вода, если на нее долго смотреть, иногда казалась ровной зеленой поляной. Легавая бежала впереди и часто делала стойку на камышовые островки. Натаскана сука была прекрасно, да и стрелком Викентий Гаврилович был отменным, так что часа через полтора на поясе его охотничьей перевязи, растопырив перепончатые лапы, болтались пять будущих обедов. Передрягин притомился, поэтому стал выбираться из низины на сухой склон. Тут-то и решил передохнуть…
Вдруг раздались вдалеке голоса егерей, беспорядочные выстрелы… Слышит капитан: кто-то сквозь кусты продирается. Оглянулся Передрягин – батюшки-светы! – вместо кабана – матерый волк прямо на него несется. Откуда он в этих местах? Отродясь не бывало здесь волков! А егеря все ближе, а выстрелы все чаще. Остановился зверь, глянул в глаза капитану, да так пристально, в самые зрачки, что тот невольно опустил ружье, заряженное дробью, и застыл на месте. А волк – шасть вбок – и пропал! Выбежали к Передрягину охотники, тяжело дышат, глазами сверкают.
– Не пробегал ли, – спрашивает Албинский, – волк поблизости?
– Нет, – отвечал Передрягин, – ни волка, ни кабана не приметил.
Огорчились охотники, пошныряли в лесу до обеда, да так кабана и не накрыли. На том охота и кончилась. А через полгода случилось вот что…
Теплым вечером в конце апреля, Викентий Гаврилович сидел на веранде и, допивая вторую чарку сливовой настойки, курил свою любимую трубку и пел под перебор гитары старинный гусарский романс:
Я уеду, уеду, уеду
Не держи, ради бога, меня!
Поскачу по гусарскому следу,
оседлав вороного коня!
Теплый отсвет заветных окошек
на снегу замерзает, дрожа.
Будет вьюгой мундир припорошен,
будет холоден блеск палаша.
Я уеду, уеду, уеду!
Что