вышло с вензелями государя и императрицы. Вокруг них был устроен венок из проволоки, на которой были прикреплены одна возле другой коробочки с разноцветным составом из горючего материала. Все эти коробочки были соединены пороховой ниткой. Рядом с вензелем были два колеса, которые и подожгли.
Искры от колес попали на пороховую нитку, и весь вензель сразу зажегся, в этот самый момент певчие запели «Боже, Царя храни». Вышло и красиво, и эффектно. Затем стали варить жженку, появился крюшон, тут уже сами офицеры принялись петь полковые песни. Принц Макс все время просил меня переводить на французский или немецкий язык слова песен, что было очень затруднительно, и я ограничивался тем, что говорил: «Это в память 12-го года, это в память турецкой войны» – и т. д. С 12 часов ночи заступил цыганский хор и пел всю ночь. Я оставался до 6-ти утра, ушел последним. В 10 часов явился к князю Оболенскому и великому князю Сергею Александровичу по случаю отъезда в двухмесячный отпуск. Великий князь подтвердил свое приглашение и просил меня приехать в Ильинское к 22-му августа.
На другой день я уехал в отпуск, прямо к моим друзьям Михалковым в Назарьево, в их подмосковное имение. На станции Жаворонки меня встретила тройка, присланная из Назарьева. Я быстро промчался, хотя и по скверной дороге, 7 верст до имения, где радушно был встречен стариками Михалковыми и прелестной Алисой Логиновной, которой я все больше и больше увлекался. В деревне у себя она мне показалась еще более привлекательной, несмотря на то что ее прелестная фигурка была несколько испорчена, она ожидала в начале зимы ребенка.
Мы проводили целые дни вместе, гуляли, читали вслух, обедали всегда у стариков, после чего я обыкновенно читал им громко, что доставляло им видимое удовольствие. Михалкова – мужа Алисы – не было, он находился в своем большом Южном имении в Донской области, и его все ждали, а он откладывал свой приезд.
Я познакомился в Назарьеве с очень милой семьей Апариных. Отец, Иван Федорович, был главным управляющим у старика Михалкова, это был на редкость идеальной души человек, для Михалковых это был клад, жена его Анна Евграфовна была святая женщина в полном смысле этого слова, это была сама кротость. У таких родителей не могло быть нехороших детей, две дочери, Надежда и Мария, и сын Григорий были достойными детьми своих родителей. Конечно, у них были у каждого свои недостатки, но основание их душ они унаследовали от своих родителей. Я очень сблизился впоследствии со всей семьей. Иван Федорович недолго прожил после того, что я познакомился с ним, через два года он скончался, оставив жену и детей.
Две недели, проведенные мною в Назарьеве, прошли быстро, незаметно, не хотелось уезжать. Я усердно переписывался с моей матерью и сестрой – мы все переживали в это время тревогу за брата моего Николая, который под влиянием нашего племянника Дмитрия Хилкова стал увлекаться идеями Толстого и решил выйти в отставку и жениться на крестьянке. Мою мать это очень тревожило и огорчало, сестру также. Я считал это полной утопией, совершенно не мог примириться с настроениями брата. Во