только России!), к нему перестали приходить письма от сына и племянницы (на фотографии – В. В. с моей матерью в Любляне в 1930-е годы), а его письма почти не добирались до них. В 1971 году Н. А. Конисская написала Диме, что по просьбе «близкого ему человека» – имени не называлось – просит его коротко ответить, здоров ли он. Ответил дядя Дима или нет, мне неизвестно. С Конисской В. В. познакомился после смерти жены, и между ними установилась близость, в основном эпистолярная. Оказалось, что ее старшая сестра дружила в киевской гимназии с его старшей сестрой (моей бабушкой).
Моя мать со своим дядей. Любляна (1930-е)
В последнем письме от В. В., которое получила моя мать (от 3 декабря 1970 года), он говорит, что «дело» его поездки «пошло назад», спрашивает, почему Дима «молчит», и просит ее «приоткрыть эту тайну» – хотя он наверняка понимал почему. «Что же пошло вперед»:
Усовершенствовались сны. Ночью я живу в другом мире, или лучше сказать – в мирах весьма интересных. А наяву при помощи испорченного зрения я вижу иногда великолепные цветники, заполняющие мою комнату. И не только цветники, а множество всяких видений, в том числе людей. ‹…› Существует будто два вида зрения. Глаз способен видеть все предметы, находящиеся вне его. Но он же способен смотреть внутрь себя. И тогда он видит все те зрительные образы, которые проникали в глаз в прошлое время. Чем жизнь дольше, тем этих впечатлений больше. Так, что даже один окулист сказал мне: «Вы не только не бойтесь этих как будто бы галлюцинаций, а развлекайтесь ими. Если они кончатся, вы заскучаете».
Он добавляет, что обращался к психиатрам – «Нет ли в этих видениях какой-либо патологии?» – и получил успокоивший его ответ: «…психика у меня вполне в порядке. И этому не мешает мой друг Поприщин». (Там, где В. В. Шульгин видит некоторые явно раздутые мысли, он их приписывает Поприщину.) Самое интересное, это подтверждение его исключительно богатой «сонной» жизни, а днем – предрасположение к экстрасенсорному опыту, которое от слепоты в последние годы, видимо, превратилось в своего рода визуальные галлюцинации; вместо того чтобы их опасаться, они ему интересны.
Читая это письмо, я почувствовала родство со своим дедом. В последние годы, вполне сознавая переход в сонное время и пространство наяву, я иногда вижу фрагменты своих снов, напоминающие такого рода галлюцинации, правда не из-за слепоты. Я научилась воспроизводить эти фрагменты и испытываю от этого какое-то особенное возбуждение. Во время этих как бы экстрасенсорных опытов я обычно вижу снящиеся мне замечательно красивые, но фантастические Лос-Анджелес, Сан-Франциско и Петербург, в которых я нахожу некие небывалой красоты места – необычный художественный музей-парк или цветущий музей-кладбище. Запомнившиеся места, явно связанные с прошлым, пусть и «цветущим», или со смертью, мне, однако, не удается снова найти в последующих вариантах этих снов – приходится довольствоваться экстрасенсорными фрагментами. Как говорится, нельзя войти в одну реку дважды, в данном случае в