где стояли широкая кровать, шкаф и старое трюмо с ящичками и резьбой.
– Кровать двуспальная, поместимся. – Таня открыла шкаф и бросила на кровать полотенца и ночную рубашку. – Под лестницей еще одна ванная, но, правда, самой ванны там нет, зато есть душевая кабинка. Это моя комната, отец и братья для меня ее строили. С той стороны дома гараж, и комната как раз над ним. У нас, понимаешь, девушка недолго живет с родителями, замуж наши рано выходят, а потому отдельные комнаты им не нужны, спят в одной спальне на двоих, иногда и на троих, ну а я – другое дело, я замуж пока не собираюсь, так что пришлось отцу и братьям соорудить мне эту комнату.
– Почему ты – другое дело?
– Потому что я не цыганка, глупенькая. – Таня хихикнула. – Я думала, ты заметила.
Сима кивнула, соглашаясь, но больше не нашлась что сказать. Выспрашивать невежливо, и, возможно, ее расспросы оживят какие-то неприятные воспоминания – вряд ли может оказаться счастливой история, в которой ребенок растет в чужой семье.
– Да ладно, не секрет никакой. – Таня засмеялась. – Я всегда знала, что приемная. Нет, мне этого не говорили, но я же и сама поняла, я ведь отличаюсь от остальных. Очень сложно утаить от ребенка факт удочерения, если этот ребенок настолько отличается от остального семейства. А потому, когда я поняла, что не такая, как мои братья и сестры, то просто спросила у мамы, как так вышло. И она сказала, что моя родная мать-наркоманка бросила меня в роддоме. Вот так, совершенно спокойно, как что-то само собой разумеющееся, и я тоже спокойно к этому отнеслась. Мама говорит, что у меня был брат-близнец и он не выжил, а я… А мама тогда лежала в роддоме вместе с той наркоманкой, она в тот же день родила моего брата Милоша, а буквально через час привезли и эту, положили в мамину палату – ну, не захотел никто с цыганкой в одной палате быть, мама одна лежала, и наркоманку – куда ж, если не к цыганке! Ну, а та родила очень быстро и тут же написала отказ, побежала дозу искать, а врачи попросили маму кормить меня грудью, молока у мамы было много. Это я сейчас такая вот, кровь с молоком, а тогда, мама говорит, была крохотная и тощая, в чем только душа держится. Ну, и ломка у меня была, мама говорит, кричала я день и ночь от боли, но мама качала меня, кормила грудью, песни пела – я от них затихала, и когда пришло время выписываться из роддома, она не смогла оставить меня там. Отец и бабушка сначала спорили, но мама настаивала, и они в конце концов согласились. Конечно, цыганской семье было непросто получить разрешение на удочерение ребенка, но я со своей ломкой и мамашей-наркоманкой была не нужна нормальным усыновителям, а моя мама умеет добиваться своего, вот я и оказалась в этом доме. Имя мне дали не цыганское, чтобы не создавать в будущем проблем – люди разные, на все вопросы не ответишь, знаешь ли. Но я росла в большой счастливой семье, у меня есть любящие родители, братья и сестры, и бабушка есть, мне дали образование, купили квартиру, меня до сих пор одевают-обувают, покупают золото, как у нас полагается покупать дочерям, и я больше живу здесь, чем в своей квартире. Я, понимаешь ли, на особом положении, потому