стоит только хрустнуть ветви где-нибудь за оконцем, тут же навострит уши и примет стойку. Видать, было в том шорохе нечто неуловимо непривычное, и донесся он оттуда, откуда всегда исходило ощущение опасности – от узкого прохода между свинарником и складом, от прохода, который скрывает от глаз высокий край рампы.
Петр закаменел. Взгляд шарил по сгустку тьмы. Кровь прилила к ладони, придерживающей ремень винтовки. А патрон-то не в стволе. Надо передернуть затвор, но страшно пошевелиться, страшно выдать себя звуками. Дождаться разводящего и сменщика? Втроем-то чего ж будет не подойти…
Петр несколько раз собирался с духом на окрик «Эй, там, выходи, стрелять буду!», но… слова застревали в горле.
Прошла минута. Или больше? А то и меньше? И столбняк вдруг отпустил Петра. «Чего я пужаюсь? – подумал он. – Ну, прошуршало там, крыса, может, пробежала. Ну, темный закуток, над которым давно пора столб с фонарем поставить. Чего ж я от всякого куста шарахаюсь! Прям как Ванька-убогонький, который и в двадцать лет бегал от гусаков, собак и курей».
Застыдив сам себя, Петр ожил. Снял – но все ж проделывая это медленно и аккуратно, следя, чтоб не звякнул ремень, не клацнул затвор – с плеча винтарь, левой подхватил под магазинной коробкой, правой обхватил узкую часть ложи перед прикладом. И, ступая сторожко, почему-то непроизвольно наклоняясь вперед, стал продвигаться к проходу между складом и свинарником. Он переступил границу, за которой заканчивался фонарный свет. Примкнутый штык прорезал, покачиваясь влево-вправо, холодный ночной мрак в полутора метрах перед часовым.
А дальше все пошло не так, как происходило на страницах устава гарнизонной и караульной службы и на учебных картинках в караульном помещении. Не было и в помине той ясности, определенности и четкости, где все зависит только от бдительности и правильности твоих действий. Не дали крикнуть «Стой, стреляю!», не позволили совершить предупредительный выстрел в воздух. Петр даже не понял, что, как и зачем он делает. Да и не он это действовал, а его страх. Когда часть тьмы вдруг ожила и кинулась к нему, озвучивая движение шорохом песчаного грунта, руки Петра направили в ту сторону винтовку, выбрасывая ее вперед, навстречу. Руки почувствовали сопротивление, нажали и продавили сопротивление.
– На помощь! – Взвился по-пионерски звонкий крик и не сразу, но Петр осознал, что это стараются его легкие и горло. – Сюда!!!
И он продолжал звать во весь голос «на помощь» и «сюда» почти до самого конца.
А руки Петра толкали винтовку по-прежнему вперед. Тот, кого поддел игольчатый штык трехлинейки, заваливался на спину, а часовой наступал на него, давая увлечь к земле винтовочное дуло. И тут второй силуэт отделился от черноты и бросился на Петра.
Красноармеец оставил табельное оружие и побежал. Ноги понесли его к рампе, он нырнул под нее, прополз на карачках к стене и лег.
Прогремел пистолетный выстрел, Петины глаза ухватили вспышку. А в руку впились бетонные крошки. «В меня!» – ужаснулся