чтобы их перетянули веревкой, но Медуза не спешил, он дернул руки водителя к себе и начал спутывать их – аккуратно, методично, стягивая крест-накрест. Медуза делал свою работу на совесть, серьезно, старался, крикливый налетчик выдернул у Медузы концы веревки, с силой обмотал несколько раз вокруг кистей, завязал один узел, потом другой, затем третий, еще дважды обмотал запястья, снова соорудил два узла, затем, с силой завалив водителя вперед, примотал его руки к колонке руля. Предупредил:
– Сиди тихо! Понял?
Водитель часто закивал головой, плечи его приподнялись высоко, будто он собирался взлететь. Голову он втянул как можно глубже в себя, это ему удалось – голова у него сровнялась с плечами, водитель хотел спрятаться от этих страшных людей, залезть под руль, прикрыться металлом дверцы, забраться под коврик или хотя бы под сиденье, но не пускали связанные руки, он застонал, захныкал, потом подавил в себе всхлипы и затих – пока эти люди находились здесь, вести так себя было опасно.
– Деверь, уходим! – прокричал из «жигулей» Клоп. – Быстро! – Он нажал на газ, мотор обиженно взревел, в реве чуть не захлебнулся, заглушил галдеж воробьев, налетевших на ближайшее дерево.
«Один цилиндр стучит, – машинально, словно бы вернувшись из теней на грешную землю, определил белозерцевский водитель, снова застонал, уже не боясь, благо стона не было слышно, затрясся в задавленном глухом рыдании, попытался успокоиться и, когда это у него получилось, вздохнул плаксиво и так же автоматически отметил: – Горючки мотор много сжирает. У этой машины не бензобак, а заправочная станция должна быть. На худой конец – бензоколонка!» – плечи у него снова всколыхнулись, приподнялись по-птичьи, и водитель заплакал. От боли, от унижения, от слабости, от того, что оказался он совсем не тем человеком, каким считал себя.
Через несколько секунд площадка перед детским садом была пустынна и тиха, лишь старый «мерседес» с номером его владельца, Вячеслава Юрьевича Белозерцева, сиротливо стоял у зеленых ворот с готовно распахнутой дверью, а привязанный к рулевой колонке водитель рыдал взахлеб, давился слезами, воздухом, откуда-то прилетевшим тополиным пухом, хотя не только пора тополиного цветения, но и бабье лето уже прошли, и ни пуха, ни паутины не должно быть, бился лицом о руль, рвался из машины прочь, но все безуспешно, да еще два тела, замерших в искривленных, словно бы подсеченных на бегу, позах, делали площадку похожей на какое-то странное, подготовленное для съемки боевика место.
Кажется, вот-вот должны были появиться киношники с аппаратурой – сейчас они вывалятся на площадку, загалдят, забегают, через несколько минут включат софиты и прозвучит знакомая команда: «Мотор! Начали!». Но команда не прозвучала, а вместо киношников появились две очкастые, очень схожие друг с другом бабули, которые привели в детсад своих внуков.
То, что они увидели, потрясло их.
20 сентября, среда, 8 час. 45 мин.
У Белозерцева с Виолеттой был разработан условный сигнал: если в дверь Виолетте раздавалось два коротких звонка и один длинный, потом, через несколько секунд, звонки повторялись