горячего… замерзла до жути.
Я взяла огромный пакет и сунула его Вите. Затем сняла с Динкиного плеча коричневую кожаную сумку и передала Жанне, сама же, схватившись за лямку, затащила в коридор потрепанный синий рюкзак.
Динка, быстрая в движениях, рывком сняла шапку, моментально расстегнула молнию на яркой мальчишеской курточке, которую со злостью буквально содрала с себя, и сбросила с ног великоватые, изрядно поношенные кроссовки. Дальше мы едва успевали следить за ее движениями. Став на колени, она разостлала на полу курточку, швырнула на нее шапку, свитер, кроссовки, затем, завязав ее узлом, решительно поднялась с пола и, широко распахнув входную дверь, вышвырнула узел со всем его содержимым на лестничную площадку, процедив сквозь зубы:
– Прощай, Италия! Прощай, Антонио!
Мы с девчонками молча наблюдала за гостьей. Мне трудно сказать, как долго длилась бы пауза, если бы Жанна, поправив оборки на супермодном платье, вдруг не сообщила:
– Девочки, а до Нового года осталось всего десять минут. Вы готовы?
– Нет! – крикнула Динка, которая осталась в футболке с длинным рукавом какого-то непонятного грязно-серого цвета и джинсах сэкондхэндовского вида. – Я не готова, дайте мне какую-нибудь приличную одежду. Так хочется быстрее избавиться от этого тряпья.
Прежде чем я успела открыть рот, Витка схватила Динку за руку и почти втолкнула ее в мою спальню, закрыв за собой дверь.
В течение пяти минут из комнаты не доносилось ни одного звука. Но вот, наконец, отворилась дверь, и… на пороге возникла красавица, в которой вряд ли кто-нибудь мог узнать грязного подростка.
Мы с Динкой выросли в одном дворе старого четырехэтажного дома. Он находился в заводском районе города буквально в нескольких шагах от парка с жасминовыми и сиреневыми рощами, с беседками, увитыми диким виноградом, скрывающим лавочки, на которых любили уединяться влюбленные. А огромный развесистый тополь в центре парка, под которым каждое воскресенье играл духовой оркестр, снится мне до сих пор. После седьмого класса наши пути разошлись. Мои родители получили квартиру в другом районе города, а Динка с семьей переехала к бабушке в Крым. Я гостила у подруги два раза: один раз после девятого класса, а другой – после окончания университета.
Трехэтажный коттедж, принадлежащий семье Дины, запомнился мне до мельчайших подробностей. Я восхищалась деревянной лестницей с поскрипывающими ступеньками и кабинетом дедушки подруги – профессора археологии, который недавно умер. В кабинете все осталось так же, как было при его жизни. На каждого, кто входил в комнату, с портрета, написанного маслом, смотрели добрые и умные глаза ученого почтенного возраста. Картину окружали многочисленные фотографии в рамках, где были запечатлены его ученики, многие из которых стали известными учеными. Особенно поражала академическая тишина кабинета, обставленного книжными шкафами и различными предметами. На массивном столе из красного дерева и на полках, расположенных