уж было. Дожди постоянно, всё раскисло вокруг, а на тебе вещи лёгкие, не по погоде совсем. Да и чистенькие все, как из магазина только. И сандалики… – покачивая головой, говорил он, делая паузы, уставившись на плиту, словно видел на ней прошлое, а не вспоминал. – Подошва белая, будто только надели. Ну, никаких на ней следов. Конечно, я не сразу об этом подумал. Это уж потом, всё размышлял. А тогда… Смотрю мальчик такой аккуратненький, чистенький весь… Мы ж там все, как черти грязные были, а я тебя на руки-то взял… а уж потом только подумал, у меня и руки грязные были, и сам я весь… а тебя и не запачкал совсем. Только на щеке грязька прилипла, – он потёр себе щеку, словно вытирая её. – Это я когда вытаскивал тебя из-под лестницы и замарал. Хотел убрать, а только сильнее размазал. А потом уж когда милиция приехала, думаю, странно как-то – лицо я тебе испачкал, а одёжа… – хмыкнул он, – вся чистая. И подошва у сандаликов. Это я заметил, когда тебя женщина там, майор одна… она по делам несовершеннолетних была. Так вот, она на руки тебя взяла, а мне тут эти подошвы в глаза-то и бросились. Думаю, как так?.. Ведь не прилетел ты по воздуху…
– А какая на мне одежда была?
– Какая? – взглянул на сына и тут же вновь отвёл глаза. – Так рубашечка беленькая, красивая такая. С… – он показал себе на грудь. – Тут воротник такой белый, весь из кружавчиков… жабо называется. А кромочка у кружавчиков синяя, как шортики. Прям цвет один в один. Яркий такой синий, но для глаз приятный. Носочки белые и тоже кружавчики у них по краю, как на жабо. И сандалики синенькие, тоже как шортики, цвет в цвет. А подошва у сандаликов белая. Я как обратил на неё внимание, даже потрогал. Ну, майор эта посмотрела так строго, а я ей говорю: «носочек поправил», а сам стою и удивляюсь. Мало того чистая подошва-то, так ещё и странная какая-то. То ли из кожи, то ли из какого-то дерматина была. Сама мягкая, но твёрдая…
– Как это? Мягкая и твёрдая.
– Да я и сам не понял. И не знаю, как и объяснить…
Владимир кивнул. Ведь действительно вся обувь, что надевал в том мире, была вроде и с мягкой подошвой, но вот через неё не ощущалась поверхность, по которой ступал.
– А где эти вещи сейчас?
– Так… – задумался Иван Степанович, пожав плечами, – …наверное, в больнице и остались. Тебя ж из милиции-то туда сразу и увезли, – повернулся он к сыну. – Проверили, здоровый, ну и быстро так… недельки через две, наверное, в детдом и определили. А в каких вещах, я уж и не знаю. Может, и в твоих. Но я их больше не видел, а узнавать, как-то и не думал. Мы-то тебя потом в своём забирали. Мама не хотела казённое. Оно ведь там старое всё, линялое. Она тебе сразу купила вещи, переодели в них и забрали. А я ведь тогда долго искал…
– Что искал?
– Да не что, а кого… Кто-то же потерял тебя? Садики все в округе там обошёл, думал сначала, может, ты с утренника сбежал. Ну, одет-то уж очень красиво был, по-праздничному. Да нигде никаких утренников и не было, и дети из садика не пропадали. На меня даже несколько раз милицию вызывали. Ну