мучиться. Ни ревности, ни упреков. Эти двое не виноваты. Это бабушка продала приворот, не выведав, что его хотят применить к женатому. Не знаю, как другие, но мы, Себяжские ведьмы, блюдем кодекс чести.
– Давай я расчешу тебя, – бабушка подошла ко мне с гребнем.
После колдовского отката банька – самое то. Легкая телом, вкусно пахнущая летними травами, сидела я на табуретке, укрывшись лишь простыней, а ласковые руки заплетали длинную косу, которую я растила с самого детства.
– До сих пор простить не могу, что твоя мама постриглась. Сама себя уничтожила. Сил колдовских, что с детства копятся, разом лишилась.
Бабушка впервые заговорила со мной о маме. Прежде тема родителей была под запретом. Я знала лишь, что расстались они.
– Ба, а почему она решилась косу отрезать?
– Глупость несусветная. О тебе совсем не думала. Как ребенка научить колдовству, если сама им не владеешь? Нашу премудрость на пальцах не объяснишь.
– Потому она меня к тебе отправила?
– Я сама забрала. И запретила к тебе приближаться. Чтобы глупостью не заразить.
– И я никогда ее не увижу?
– Вот когда войдешь в ведьмовской возраст, это по людскому измерению двадцать годочков, сама решишь. До тех пор ни-ни.
Когда я оказалась в Себяжском лесу, мне было всего три года. Я совсем не помнила маму. Лишь какой-то расплывчатый образ светловолосой женщины в красном платье – рукав фонарик, летящая юбка солнце-клеш. И все.
– Я похожа на нее?
– И да и нет. У тебя волосы светлые, а у нее словно в пшеничное зерно добавили гречихи, и глаза у нее карие, а у тебя как небо в хмурый день. Да и росточком ты повыше будешь, смотри, уже меня на голову переросла.
– Она красивая?
Бабушка вздохнула.
– Эта красота и сгубила. И за тебя я переживаю. Когда ты в городе, места себе не нахожу. Если уж наши лесные охламоны этакое сумасбродство учудили, городские, наверное, вовсе прохода не дают?
– Ба, не переживай. Я в городе морок на себя накидываю. Мне здешних уроков хватило.
– Ну-ка, покажись.
Я закрыла лицо ладонями, потом медленно опустила их вниз, перекрещивая руки, прошлась по плечам, оглаживая себя до самых кистей, и напоследок крепко сцепила пальцы в замок.
– Молодец, хорошо придумала, – бабушка придирчиво оглядела коротко стриженные темные волосы, нос картошкой, тонкие губы, ставшую плоской грудь. – Жаль, что морок только на людей действует. Кабы наши твою истинную красоту под ним не видели, глядишь, в и лесу осталась бы.
Я только улыбнулась в ответ.
– Пора мне, бабушка. Теперь недели через две приеду.
– Как? На Рождество не явишься покуролесить? По деревням прошлись бы, как бывало, поколядовали.
– Нет, сессия на носу. Надо бы позаниматься, – прокряхтела я, заправляя джинсы в высокие сапоги. Снега в лесу полно, того и гляди провалишься в сугроб.
– Сессия! Далась тебе эта учеба. Кем бы ты ни стала, все равно в лесу окажешься. Здесь твое место, –