для этого разговора гладкие фразы, проложенные тоненькими, темными слоями молчания. – А ему я нужна была. И он готов был на все!
– Действительно, раз нужна была, как отказать… Поэтому ты мне врала? Казалось, что я говорю не с ней, а лишь с ее лицом. И слушает вполуха кто-то другой, совсем чужая женщина, чьи влажные, приплюснутые глаза смотрят сквозь прорези маски. Они ничего не видят, словно вставлены только для украшения. И свет в них не отражается. Что-то враждебное прячется по ту сторону от них. Сейчас, когда, засунув руки в карманы, стою над ней, у меня ощущение превосходства, ощущение правоты. Но понимаю, что долго оно не продержится, и потому тороплюсь. – Ведь ты замужем была… до некоторой степени… Во всяком случае, я так считал… От этого дети рождаются…
Глубоко в моей черепной коробке металась, не находя себе места, все та же слепящая голографическая картинка с двумя сплетенными телами в комнате, наглухо занавешенной шторами. Тела, как только о них вспомнили, под ритмичный скрип начали шумно, со стонами двигаться. Это напоминало хорошо слаженный страшный механизм.
– Откуда я знаю, а вдруг еще есть много, чего я не видел. – Я скривился, почесал подбородок. В душе тоже что-то скривилось. Но продолжал назло самому себе. – Вот, у тебя пару лет назад новый компьютерный адрес появился… Да еще защищенный паролем…
Может быть, теперь она снова что-то скрывает?
– Может быть, теперь ты снова что-то скрываешь? – произнес я уже вслух.
Тлеющая сигарета в самом центре ее задумчиво вытянутых губ повернулась ко мне. Она сделала маленькую паузу, словно повторила про себя мои слова, перед тем, как ответить. И как ни странно, покраснела. Кровь, приливавшую к лицу, она контролировать не умела. Спираль из дыма, въедливого, немного сладковатого аромата духов и коньяка обволакивала ее сейчас. До боли знакомая жилка забилась в черно-желтой тени над правой щекой.
С грехом пополам сохраняя предательское равновесие – пять рюмок как минимум, – поднялась и остановилась у окна. Размытые пятна проплывали по лицу, будто стояла она на краю залитого светом бассейна. Посмотрела снизу, слегка прищурившись, словно пыталась что-то прочесть у меня в глазах, и попробовала улыбнуться.
Это был взгляд – даже не взгляд, а взор – из далекого прошлого, из первых ночей медового месяца, когда в местоимение «мы» заменяло оба наших «я». Когда не надо было ничего объяснять и разговаривать нужно было только шепотом сквозь торопливое скрипенье кровати из губ прямо в уши. В которых таился ее замечательный музыкальный слух. И подернутые пеленой янтарные крапинки в ее прищурившихся влажных зрачках с золотистыми ободками были следами, оставшимися с того времени.
– Ты что, до сих пор к нему ревнуешь? Как глупо… – Давно уже не слышал, чтобы она говорила так безнадежно. Правда была в ней самой, а не в ее словах. В том, как их произносила. Она явно чего-то ждала от меня.
Провела рукой по моей трехдневной щетине. Уверенно и робко прижалась своим теплым большим телом. Телом, которое