котелок с водой, он вспомнил об изжоге, набрал в пригоршню небольшую горку соды, и запил ее, не забыв мысленно поблагодарить напарника за бытовую мудрость.
Утром, проснувшись до подъема, Яйцо открыл глаза и вскоре рассмотрел в темноте странную картину. Был еще некто, кто проснулся раньше, и теперь он совершал с котелком действия, не совсем поддающиеся пониманию.
– Ты что делаешь? – шепотом спросил Яйцо.
Сивому, застигнутому врасплох, не удалось додуматься ни до чего лучшего, как до признания.
– И… как давно ты принимаешь ванночки? – задыхаясь от ужасного подозрения, спросил Яйцо.
Сказав правду о главном, Сивый решил не врать в мелочах.
Их разняли еще до подъема, но только через пять минут после того, как Яйцо вскочил с постели. Вскоре оба предстали пред судом, председательствующим на котором был Бедовый, а секретарем, как обычно – Колода. Суд был скорым и, как принято его называть, справедливым. Сивому ставилось в вину, что он не предупредил о характере своего лечения напарника, что явилось причиной оскоромления последнего, и в качестве компенсации было предложено передавать в фонд потерпевшего заработанные за месяц деньги. Понятно, что в этом случае Сивый не мог пользоваться сигаретами и чаем ровно один месяц, и в условиях «дачи» это было более чем строгое наказание. Там же, во время судебного процесса, было постановлено Яйцо оскоромившимся не считать. Инцидент был исчерпан, взаимоотношения урегулированы. Единственное исключение, которое пришлось сделать, это выполнить требование Яйца о замене напарника. Истец сказал:
– Как я теперь буду смотреть на эту рожу, хлебающую баланду из нашего общего котелка?
Суд, рассмотрев ходатайство, его удовлетворил.
И в тот же день в зону прибыл старик из Кремянки.
Глава 3
Лицо Вики стало сводить Литуновского с ума.
Оно стояло перед ним, когда он вгрызался полотном пилы в промерзший ствол кедра, когда помогал Зебре налегать на палку, чтобы повалить векового исполина на землю, и когда Зебра, собирая остаток сил, кричал во время ужасного треска древесной плоти – «Бойся!».
Кедр падал, поднимал ввысь бурю снега, к нему уже торопились, гонимые конвоем, сучкорубы, и снег, оседая, вновь открывал для Андрея лик его прекрасной жены.
– Семнадцать лет и пять месяцев… – шептал он, тая взгляд от напарника. – Семнадцать лет…
Пять, а не восемь – потому что три длилось следствие, и оно засчитывается в срок. Гуманно, не вопрос. Но как быстро его «упаковали»! В камере СИЗО, где он сидел на следствии, были люди, живущие там шестой месяц за превышение полномочий. А по «сто пятой части второй» его проблему разрешили в течение одного квартала. Если бы тормозили дело и волокитили, быть может, на «даче» пришлось бы жить на несколько месяцев меньше. Но кому-то так врезалась вожжа под хвост, что это, наверное, первый в истории Старосибирска случай, когда подозреваемого обвинили, а подсудимого судили в такие короткие сроки за тройное убийство.
Но Андрей