Уильям Фолкнер

Когда я умирала


Скачать книгу

толстого, как я, – говорит он.

      Кеш ест. На волосах у него ободом потная вмятина от шляпы. Рубашка в пятнах пота. Руки по локоть в опилках, не мыл.

      – Надо было найти время, – говорит папа. – Где Вардаман?

      Я иду к двери.

      – Не видать его нигде.

      – Слушай, милая, – говорит он, – не возись ты с рыбой. Не испортится. Иди сюда, сядь.

      – Я не вожусь. Подоить хочу, пока дождь не начался.

      Папа накладывает себе и отодвигает блюдо. Но к еде не притрагивается. Руки с согнутыми пальцами лежат по обе стороны от тарелки, голова опущена, волосы косо торчат в свете лампы. Похож на быка после удара обухом: он уже не живой, но еще не знает, что мертвый.

      А Кеш начал есть, и этот тоже.

      – Ты поешь, – говорит он. Смотрит на папу. – Бери пример с меня и Кеша. Тебе понадобятся силы.

      – Да, – отвечает папа. Он поднимается, как бык, стоявший на коленях в пруду. – Она на меня не посетует за это.

      Когда меня уже не видно из дома, я иду быстрее. Корова мычит под обрывом. Тычется в меня носом, сопит, сквозь платье горячим нежным духом обдает мое горячее голое тело, мычит.

      – Нет уж, погоди. Потом тобой займусь. – Она идет за мной в хлев, я ставлю там ведро. Она дышит в ведро, мычит. – Сказано тебе. Погоди. У меня дел выше головы.

      В хлеву темно. Когда я прохожу, он бьет копытом в стену. Иду дальше. Выломанная доска – как светлая доска, поставленная стоймя. Потом я вижу склон, воздух снова тихо веет в лицо, не такой темный, но непроглядный; купы сосен – кляксами на склоне, затаились, ждут.

      Корова – плоская тень в двери, тычется в плоскую тень ведра, мычит.

      Прохожу мимо стойла. Почти прошла. Слышу, говорится задолго до того, как выговорится само слово, и то, чем слушаю, боится, что не будет уже времени выговорить. Я чувствую, как мое тело, мои кости и мясо раздвигаются, раскрываются навстречу поодиночке, и становиться неодной ужасно. Лейф, Лейф.

      – Лейф.

      Лейф, Лейф. Я чуть наклонилась вперед, одна нога выставлена в мертвом шаге. Чувствую, как тьма несется мимо моей груди, мимо коровы; и я сама несусь во тьму, но на пути корова, а тьма, пропитанная лесом и тишиной, несется дальше нежным жарким мыком.

      – Вардаман. Эй, Вардаман!

      Он выходит из стойла.

      – Ах ты, шпион проклятый. Шпион проклятый.

      Он не сопротивляется; унеслась со свистом стремительная тьма.

      – Чего? Я ничего не сделал.

      – Шпион проклятый! – Мои руки трясут его с силой. Наверно, я не смогу их остановить. Я не знала, что они могут так сильно трясти. Нас обоих трясут, и меня и его.

      Руки перестали трясти его, но еще держат.

      – Что ты тут делаешь? Почему не откликался, когда звала?

      – Ничего не делаю.

      – Ступай домой ужинать.

      Он хочет отодвинуться. Я держу.

      – Хватит тебе. Отпусти.

      – Ты что тут делаешь? Шпионить за мной пришел?

      – Я ничего. Я ничего. Хватит тебе. Я и не знал, что ты здесь. Отпусти.

      Я держу его, наклоняюсь, чтобы увидеть его лицо, проверить глазами. Он