Город-призрак. Владимир Васильев

тебя, скорее всего, отловят нонки. Или просто бандюги какие-нибудь. А во-вторых, даже если бы никто тебя и не тронул, иди хоть тысячу лет – Город бесконечен, как Вселенная. В это трудно поверить, но это так. Вряд ли он безграничен в обычном смысле – по-моему, некоторые его места просто замыкаются друг на друга. Можно всю жизнь идти прямо и в итоге кружить в полусотне знакомых районов. Но одно я могу сказать точно: путей наружу отсюда нет. Это железно.

      – Интересно, – пробормотал Андрей. – Ладно, а кто же здесь живет?

      – Люди, – пожал плечами Вилли, – те, кто попал в западню из внешнего мира.

      – А ты давно попал?

      – Я здесь родился.

      – Даже так?

      – А что? Жизнь есть жизнь. Привыкнете – поймете. Вообще-то нас, родившихся в Городе, почти не осталось, – Квайл вдруг ощерился.

      – Нонки? – предположил Алик.

      – Да!

      – Кто они?

      – Сволочи! – лаконично ответил Вилли.

      – А конкретнее?

      – Конкретнее? Какая-то женская религиозная секта, проникшая в Город лет двести назад. Теперь они держат под контролем почти двадцать районов и продолжают захватывать новые.

      – Что же они с вами не поделили?

      Вилли замялся.

      – Это трудно объяснить… Те, кто здесь родился до прихода нонки, очень хорошо знают Город. А знание дает власть. Другое дело, что они к власти стремятся, а мы, Квайлы, нет…

      – Постой, – перебил его Алик, – ты сказал, что родившиеся до прихода нонки хорошо знают Город?

      – Да.

      – И ты тоже?

      – Да. А что?

      – Ты родился до прихода нонки?

      Капитан понял, чего добивается Алик.

      – Да, незадолго, – ответил Квайл.

      – Но они же пришли двести лет назад! – Алик торжествовал.

      Вилли понял и усмехнулся.

      – Это тоже один из фокусов Города. Сколько, вы думаете, мне лет?

      – Ну-у… – протянул Алик, – тридцать.

      Вилли вздохнул.

      – Двести семьдесят два.

      Алик вытаращился на него.

      – Чего?!

      Вилли спокойно сказал:

      – Живущие в Городе очень медленно стареют. А родившиеся здесь, по-моему, не стареют вообще. Лет эдак после двадцати пяти. Но нас, детей Города, всегда было очень мало, не больше сотни. А теперь осталось человек пять от силы.