Виконт. – Ты мне скажи: вьется над морями Черный Роджер или уже нет?» – «Ну, вьется. Но я-то тебе зачем?» – «Да какая тебе разница! Поехали, и все». И они поехали, причем Станислав удрал от своего научного руководителя, даже не позвонив ему и не соврав хоть что-нибудь – обыкновенной вежливости и приличия для.
(…Арабская, изощренно прекрасная каллиграфическая вязь, как бы вытекающая из ловкого пера – с росчерками, завитушками, многозначительно разбросанными точками… Изощренно прекрасные новые слова: «девани», «магреб», «насталик», «фарси», «ирани». Гортанная, с придыханиями речь, словно от мучительно подавляемого восторга… Откуда это взялось вдруг в Виконтовой жизни? Почему, зачем? Потому лишь, что дедушка-генерал оставил ему в наследство коллекцию древних монет? Или чтобы насладиться в подлиннике всеми этими Фирдоуси, Низами, Саади?.. Немыслимо прекрасные стихи:
Вдали от милой жжет тоска,
Вблизи – терзает страх измен,
С тобой и без тебя – Печаль!
И сердцу и уму – Печаль!
Как тесно сердцу моему среди несокрушимых стен!
Его повергла в эту тьму,
Воздвигла для него тюрьму —
Печаль!..
«Печаль!» – говорили они теперь по всякому поводу и без повода тоже. «Джя таршед ва баче нист», – говорили они теперь вместо того, чтобы сказать по-русски «только что, недавно»… Просто так, для красоты слога, они это тоже говорили, особенно при девушках. «Место еще мокро, но бача уже ушел»…
Поветрие. Блажь внезапная. Помрачение ума… Причем помрачение – благородное! Хорошо, но зачем же теперь переться через весь Союз неведомо куда – за семь верст киселя хлебать? Что это еще за древнеиранская ветеринария?..)
Копали они тепе (холм на месте древнего захоронения) под названием Кала-и-Муг, что в переводе означало «Крепость магов». Тепе это, по слухам, было нечистое, заколдованное, с легендами. Вокруг (по слухам опять же) имели место залегания урановой смолки, и по всем окрестным дорогам шныряли туда-сюда геологические группы, разыскивавшие то, что на их жаргоне называлось «асбест-два». (Мрачные бородатые молодые мужики в грязных войлочных шляпах, неразговорчивые, неприветливые, настороженные, с поцарапанными кобурами на поясе.)
Лагерь был разбит на берегу речки Мугиан под старым могучим тутовником. Вся местность вокруг тоже называлась Мугиан, то есть – «Магия», «Колдовство», «Страна Чудес». Разместились в палатках: две палатки научников, три большие палатки рабочих-таджиков и еще отдельная палатка, в которой расположился со своей женой Рахматулло.
Научников было двое: начальник экспедиции, приятель Виконта, археолог, он же пан-шеф-отец, – чернобородый, картавый, слегка на вид мешком трахнутый, – и археологиня – тихая старательная девушка, такая безмолвная, бесцветная и невидная, что Станислав никак не мог запомнить ее имени. (Печаль! У него вообще была затруднёнка с именами – он был невнимателен к новым знакомым.)
Виконт и Станислав числились препараторами. Они были на