чёрт знает что…
Всё это время Аня молчала и старательно вела автомобиль. Ни разу не попыталась вмешаться в диалог. «Как удивительно!» – подумал Ауслендер. И ещё подумал, что Виктория так бы не смогла, обязательно произнесла бы несколько реплик – не столько для того, чтобы поддержать разговор, сколько для того, чтобы переключить внимание на себя. Иван Борисович погрустнел.
А Рюрик Иосифович продолжил:
– И зачем, спрашивается, вы протестуете? Исходя из твоей же теории, смысла нет. Если только…
Асланян неожиданно помрачнел.
– Если только вы не решили предложить самих себя в качестве новой жертвы.
Сон I
Первый сон Ауслендера
Виктория вернулась не очень поздно. Было всего около двух часов ночи, когда в скважине железной двери заскрипел ключ и механический язычок с лязгом открылся. Иван не волновался, так как знал, что она вернётся сравнительно рано. Потому что она была за рулём, следовательно, не пила. А долго ли просидишь в кафе, если не пьёшь? Несколько часов от силы. Другое дело, когда Виктория отправлялась на встречу с подругами, друзьями, бывшими коллегами, однокурсниками или одноклассниками без машины. Тогда она могла заявиться под утро или даже фактически на следующий день, и в состоянии нечеловеческом. И каждый раз она не хотела просто лечь спать. Всё происходило по одному и тому же унылому сценарию: сначала эйфория, желание общаться, приставание. Потом обида. Некоторая пауза, не предвещающая ничего хорошего. И безумный громкий скандал, истерика, слёзы, крики, все мыслимые и немыслимые оскорбления. И только доведя себя и мужа до предельной точки отчаяния, когда Ауслендер хотел выброситься в окно с девятого этажа, Виктория затихала и спала до вечера. После чего супруги две недели не разговаривали, пока самые униженные извинения Ивана Борисовича не принимались женой, которая полагала, что с ней поступили в высшей степени несправедливо (правда, она не помнила и не смогла бы вразумительно объяснить, в чём именно это выражалось).
Ауслендер лежал в постели, но не спал, пока Виктория принимала душ, переодевалась и мазалась на ночь кремами, нервно стукая баночками по трюмо в притихшей ночной квартире. Через полчаса, которые длились как целых десять часов, она плюхнулась на кровать, замоталась в своё одеяло и сказала одно слово: «Спать!» Иван повернулся к стене и стал думать о чём-то приятном, постепенно погружаясь в сон.
Когда он был помоложе, чем-нибудь приятным всегда был секс. Иван думал о сексе, и это помогало ему заснуть. В сладкой и вязкой истоме эротической фантазии он уплывал к берегам сна, где всё знакомое становилось волшебным и необычным, а самое чудесное – простым и знакомым; где обитали чудовища и принцессы, взаимно превращающиеся друг в друга, неоново-яркие цветы и цвета, мягкие травы и животные с белой шерстью, а на опушке лилового леса брёл в молочном тумане единорог. С годами фантазия оскудела и сам секс больше не был чем-то приятным. Иван знал, что ему нужно подумать о чём-то чувственном, иначе не уснуть: если