от восторга и не ищет моего внимания, а просто тихо стоит у двери, дожидаясь моих братьев, которые проводят девочек домой. Мы с Лайен не очень близкие подруги. Всегда здороваемся, завидя друг дружку, но редко вместе обедаем или болтаем после уроков. Но нас кое-что связывает, потому я ее и пригласила. Знаю, что она помнит это «кое-что». Надеюсь, эта память означает, что я могу рассчитывать на ее помощь.
Девчонки визжат и громко болтают у меня за спиной, а я обнимаю Лайен. Она готова отпрянуть от удивления, но сдерживается. Я шепчу ей на ухо:
– После моего отъезда Дейлин будет нуждаться в подруге. Можешь за ней приглядеть? Постарайся, чтобы ей не было одиноко. Пожалуйста!
Лайен отвечает мне объятием. Я буквально чувствую, как она взвешивает мою просьбу. Ее ответ еле слышен, но я от облегчения и от признательности близка к слезам. Дейлин не останется одна.
Лайен уходит, не оглянувшись, а я прощаюсь с остальными. Дейлин не торопится, она уйдет последней. Мне видно, как она борется со слезами, когда обещает присоединиться ко мне в Тозу-Сити на следующий год.
– Я постараюсь учиться как никогда раньше. У них не будет лучших вариантов, придется выбрать меня.
Только голос Лайен, позвавшей ее снаружи («Дейлин, ты идешь?»), не позволяет моему сердцу разорваться, когда моя лучшая подруга скрывается из виду. Лайен понимает опасность темноты и одиночества. Четыре года назад я не позволила темноте проглотить ее, случайно увидев, как она, стоя на краю глубокого оврага за колонией, готовится спрыгнуть вниз. Я отвлекла ее разговором. Про ее отца, работающего на правительство в Тозу-Сити, про мать, ненавидящую жизнь в Пяти Озерах и вымещающую на дочери разочарование и злость. Насколько я знаю, Лайен никому, кроме меня, не показывала шрамы, оставшиеся у нее от нанесенных матерью побоев. Мой отец и магистрат колонии постарались, чтобы мать Лайен уехала к ее отцу в столицу, а Лайен взяла к себе другая семья в нашей колонии, и у девочки опять появились причины улыбаться. Очень надеюсь, что теперь Лайен поделиться улыбкой с Дейлин.
После ухода братьев, отправившихся провожать моих подруг, дом кажется непривычно просторным. Я помогаю родителям вымыть посуду и навести порядок в главной комнате. Наш нынешний дом достаточно велик. Кроме гостиной у нас есть еще две комнаты. Та, что справа, принадлежит родителям, та, что слева, – братьям и мне, хотя Зин и Хеймин – такие храпуны, что я перешла спать в гостиную, где наваливаю перед камином одеяла. Сейчас я улыбаюсь. Отъезд в Тозу-Сити на Испытание означает, что я снова смогу спать в нормальной постели.
Пока мы работаем, мама болтает о том, что даст мне с собой и как мне следует вести себя в городе. Много раз она прерывает свою работу и заливается слезами: все-таки я – первый ее ребенок, покидающий дом. Отец в такие моменты помалкивает, хотя я вижу, что ему есть что сказать.
После того как вся посуда вымыта и убрана, отец говорит мне:
– Не хочешь пройтись?
Мама готова что-то возразить, но он говорит:
– Знаю,