второго этажа и оттуда выкрикивал всё то же, порубливая в воздухе правой рукой, как лопаткой. С ним выходил на балкон и поспевший Рошаль в студенческой фуражке и матросском бушлате и кричал от кронштадтцев «ура».
А потом, после чаепития старших на втором этаже, все вожди спустились на первый этаж в беломраморный залик с роялем около зимнего сада. Плафоны, вазы, лепные орнаменты – а тут натасканы были вместо белошёлковой мебели балерины примитивные стулья, скамьи, и кое-как втиснулось человек полтораста большевиков. И все они с преданностью (большей, чем у Саши) слушали речь вождя.
А Саша вблизи и при отчётливом свете ещё больше разочаровался в Ленине: уж такой негероический, непредставительный, и ещё картавит, и глаза, брови, губы почему-то монгольские, а купол болезненно-неравновесный, и какие-то корявые, неровные порченые зубы, – но что-то более сильное и горячее, чем сам Ленин, дуло через него как через трубу – и подхватывало лететь! И не страсть в голосе, нет, а как будто неотклонимо шла и прокладывала себе дорогу какая-то мощная машина. Украс красноречия никаких, а только напор на слушателей. Против войны – у него было всё замечательно, и обещание немедленной мировой революции более всего вскидывало в вихрь. Но что он нёс про власть? Захватывать её должны были пролетариат и беднейшее крестьянство в первые же дни, сами себя испугались. А теперь – никаким Милюковым-Гучковым не верить, и даже безсмысленно их убеждать в чём-нибудь, они капиталисты, они своими миллиардами душат всенародную жизнь. Нечего поздравлять друг друга с безкровной революцией – революция не фейерверк, а смертельная борьба против эксплуататоров. Предстоит война против паразитических классов. Про «правительство капиталистов» то самое, что до сих пор вякали только дикари из выборгского райкома, – а он ещё резче их и непримиримей, – да что ж это будет, если сейчас свергать правительство? и всё захватывать? «начинать с банков – и так толкать человечество вперёд!» – так будет полная анархия и конец революции! А самое удивительное: ни в коем случае не объединяться ни с какими социалистами! – и даже готов оратор немедленно разорвать с теми тут, кто захочет объединяться! Какое-то безумие: зачем же раскалывать и раскалывать наши силы?
Это, конечно, более всех било по Каменеву. Однако он сидел вполне невозмутимый. А в заключение, уже в три часа ночи, резюмировал очень тактично: мы можем быть согласны или не согласны с докладчиком, но вернулся гениальный и признанный вождь нашей партии – и вместе с ним мы пойдём к социализму.
Сашина голова горела. Такой ночи он ещё не переживал. Травить Милюкова? Но это игра на тёмных инстинктах, а Милюков – гордость России. Дикое смешение находок и ошибок. Звал на немедленный крупный прыжок – и безо всякой опоры. Его бешеная энергия, крепкая сцепка – увлекала. Но программа его и картина будущего всё же не понимались отчётливо. Саша видел; тяжёлое недоумение разлито и на многих лицах. Так что, предстояла борьба внутри партии? Каменев сказал конфиденциально: убеждён, что Ленин три дня в России