легко спорить, а против такого штатского въедливого возьмись.
– За нас обращались. С манифестом, – чуть поостывал Тувиков, не так уверенно. Тут сверху закричали:
– Зову-ут! Зову-ут!
Это значило: у немцев вывесили белый флаг.
Солдаты, не спрашивая разрешения, кто в землянку за хлебом и салом, кто – вспрыгивал наверх.
А Самойлов схватил Тувикова за шинель, сам в два раза шире его:
– Ну пойдёмте, пойдёмте вместе, сейчас и с немцами поговорим. Вот подсадите меня наверх.
И довольно легко для своей мешковатой фигуры одолел бруствер, оттуда помахал полковнику – и пошагал с солдатами.
Полковник вздохнул с облегчением: тяжёлый разговор, хорошо, что кончился. Он привык к равномерной регулярной службе в военных учреждениях – такое мучение было на его полном лице, что он попал в полк и, может, делает тут не так.
– А что ж, пойдёмте, поручик, посмотрим?
Они перешли к наблюдательным прорезам в бруствере – и Ярослав предложил полковнику свой бинокль.
А сам – наизусть он видел эту ложбинку смертную, по мартовскому снегу и по таянью уже не знавшую ни одного раненого, и протоптанную за эти недели солдатскую гурьбовую тропу – к тому месту, где наши рогатки раздвигаются, – и к тому, где раздвигаются немецкие, – и на подъёмном к немцу склоне, на сухом местечке, где и камни плоские есть, посидеть, – уже вот сходились наших десятка три, и их десятка полтора – у них ландверисты, молодых мало. А среди наших, не отставая, успевал кругленький Самойлов.
Самойлов потому всё и затеял, что хорошо знал немецкий язык. И теперь держался за рукав озлобленного Тувикова, его от себя не отпуская.
Спустились по склону от своих окопов немцы – солдаты и унтеры, с чинными выражениями, если не превосходства. Очень удивились форме Самойлова: «Официр?» – и щупали его погоны.
Не мешал им щупать, хоть и нахальство, а своим громко объявил, что весь разговор с немцами будет им переводить. И уверенно повёл допрос:
– А отчего на ваших погонах номера зашиты тряпочками?
– А нам так приказывают… А мы всегда так ходим.
– Неправда, раньше не так ходили. У наших солдат вон всё открыто. А где ваши офицеры?
– А вон, стоит наш граф.
Правда, открыто в окопе стоял и смотрел сюда в бинокль.
– А вот вы прокламации нашим приносите, – они откуда?
– Не знаем.
– Ну вы – откуда их берёте?
– Офицеры дают.
– А где их печатают?
– Наверно, в Германии.
– А среди вас есть социал-демократы?
– Вот я… И я… И я.
– Да каждый третий социалист? А вы Манифест нашего Совета от 14 марта читали?
– Нет.
– За полтора месяца – и до сих пор не читали? Почему ж его вам не отпечатали? А вы в Германии хотите устроить революцию?
– Зачем нам? – прямо обиделся унтер-социалист. – У нас порядки хорошие.
Другой унтер обернулся и побежал в сторону графа.
– Ну как зачем? Да вот хлеба у вас нет.
– У