сейчас, дружище. Уже половина второго ночи. Если честно, я просто с ног валюсь. Да и девушки наши дома заждались – моя Лана и твоя Наташа.
– Да-да, Наташа! – при упоминании этого имени техасец просветлел лицом. – Ты прав, пора до хаты, до дому. Но, Вит, ты помнишь, завтра ты и Лана будете обедать у нас?
– Уже сегодня, Джо! Вот уже полтора часа, как наступила суббота.
Они направились к выходу. Несмотря на поздний час, народу в казино не убывало. Виталий поймал себя на том, что все еще ищет женщину в красном. Но той нигде не было видно.
Ночь была лунной и удивительно теплой. Малахов и Коллуэй пересекли небольшой сад и уже подходили к воротам, как вдруг за их спиной раздался странный шум: резкий хлопок, точно взорвалась петарда, а затем – громкие, отчаянные крики нескольких голосов, перекрывших даже гремевшую в саду музыку.
– Что это? – испуганно спросил американец. – Это выглядит, как… как…
Он не договорил. Сделав несколько шагов в ту сторону, они своими глазами увидели, как это выглядело.
В углу сада, подальше от увитых гирляндами ярко горящих лампочек деревьев, стояла уже знакомая компания мальчиков-мажоров. Вернее, стояли они не все. Один из них – тот самый, кто знал, как по-английски «суеверие», – лежал на земле. Первого взгляда было достаточно, чтобы понять, почему он лежит.
Даже при таком освещении было отчетливо видно, что рядом с парнем на молодой, только-только пробившейся траве валяется револьвер. «Наган», с ходу определил Виталий, – причем старый, дедовский или копаный. Да, доигрались детки в войнушку… По белевшему в темноте джемперу расплылось на груди темное пятно. Малахова поразило, что крови было на удивление мало. Ему почему-то казалось, что должно быть больше, намного больше… От ее запаха затошнило.
Джозеф, с трудом присев на корточки – мешал объемистый живот, – пытался нащупать у мальчика пульс. Виталий молча наблюдал за ним и уже неизвестно откуда знал, что это бесполезно. Просто знал, и все. Он молча рассматривал лежащего. Светлые волосы, лицо, при жизни бывшее миловидным, а сейчас искаженное, но не гримасой боли или ужаса, а пожалуй, выражением безграничного недоумения. На парне стильная обувь и одежда, джинсы с широким поясом съехали вниз, открывая дорогое белье. Не иначе, тоже, блин, метросексуал, как Аркашка… Вернее, был им.
Вокруг уже давно поднялась суета, собрались люди, раздавались возбужденные голоса. А Малахов все смотрел и смотрел на тело. Потом поднял голову и увидел ее.
Она стояла совсем рядом, прямо напротив него, с другой стороны от убитого. Странно неподвижная среди суетящейся кучки людей. Поверх алого платья теперь был накинут длинный темный бархатистый плащ, и это сочетание алого и черного навевало неприятную ассоциацию с отделкой гроба. Черная крышка – красная бархатная подкладка. А внутри покойник.
Женщина тоже глядела на тело, но на ее лице не было ни страха, ни скорби, ни брезгливого любопытства – ничего общего с тем, как обычно смотрят на мертвых. Скорее, на ее лице читалось… Нет, пожалуй, Виталий никак не мог бы определить для себя выражение ее лица.
Она подняла