им стихам, он легко выучился играть на пианино и – на спор с кем-то из учителей своей экспериментальной школы – самостоятельно освоил основы греческого языка (это-то в возрасте, когда большинство сверстников едва научились читать).
Мечты и неподъёмные проекты стали для Ивана привычнейшим из занятий. Он мечтал построить первый и наиглавнейший в мире космопорт в московских пригородах; весь стол был завален ватманскими листами с планами переустройства центра города в пешеходную зону; в школьных рабочих тетрадях поселились рисунки уникальных ходячих домов на паучьих ногах и инновационных летательных скафандров.
Ещё более привычным, чем мечтание, стало разрушение грёз, а следовательно – и заведомое осознание их невыполнимости. Иван легко усвоил, что миру неохота выслушивать его планы. Как-то раз у родителей были гости, и к нему в комнату запустили дочь друзей – девочку старше года на два, а был как раз тот период, когда такая разница в возрасте отливает высокомерием. Иван развернул перед ней ватман и стал расписывать свой уникальный проект (в чертеже высотки было прорисовано каждое окошко), но в ответ лишь слышал раз в минуту повторявшийся призыв: «Короче!». 31 декабря 1999 года перед глазами Ивана была не ликующая толпа, приветствующая начало благостного тысячелетия, а отец, поджавший губы: «Вроде и хорошо, что не коммунисты, но всё-таки гэбэшник…».
Привычнейшим из занятий Ивана стал анализ любого события, услышанного слова, наблюдаемого объекта на предмет полезности для окружающего мира. На вопрос «Кем ты хочешь стать?» Иван неколебимо отвечал: «Какая разница, если удастся сдвинуть с места этого зверя?». Под зверем девятилетний мальчик подразумевал малоподвижного Левиафана лежащего по большей части во зле мира. Он видел себя маленьким человеком в скафандре, который устанавливает под исполинским телом особый домкрат собственного изобретения: вы только дайте мне рычаг, и я сделаю мир прекраснее, чем вы можете себе вообразить. Как-то раз у родителей были гости, и к нему в комнату запустили дочь друзей – девочку старше года на два, а был как раз тот период, когда такая разница в возрасте предательски отливает высокомерием. Но не тут-то было: Иван развернул перед несчастной весь свой артистизм и утончённость: она была столь обольщена, что во вздохах выбежала из комнаты. Не то чтобы Ивана это уже до такой степени интересовало, но он вдруг чётко осознал: он уже знает, как вести себя с людьми, чтобы добиться от них того, что ему нужно.
При переходе из четвёртого в пятый класс гимназистов облачили в бордовую форму, напоминавшую пиджаки анекдотических «новых русских» (вроде бы отец и его коллеги таких не носили), что втолкнуло Ивана в какое-то другое самоощущение. Пара друзей из младшей школы в следующий класс не перешли, так что пришлось как-то социализироваться. Чтобы не прослыть занудой, о своей мечтательности пришлось помалкивать – из-за отсутствия