не довёл… Стрельба перехватила, на стрельбу пошёл…
Бишонков с Евстигнеичем подхватывают раненого, укладывают его.
Евстигнеич. Я тебе сказывал — воротами пройдём…
Филипп стонет, охает. Вдалеке выстрелы, пулемётная очередь, потом тишина.
Житуха…
Бишонков. Окаянство!..
Висковский. Где кольцо, маэстро?
Дымшиц. Приспичило с кольцом, горит под вами…
Картина вторая
Комната в доме Муковнина, служащая одновременно спальней, столовой, кабинетом — комната 20-го года. Стильная старинная мебель; тут же «буржуйка», трубы протянуты через всю комнату; под печкой сложены мелко наколотые дрова. За ширмой одевается, перед тем как ехать в театр, Людмила Николаевна. На лампе греются щипцы для завивки волос. Катерина Вячеславовна гладит платье.
Людмила. Сударыня, ты отстала… В Мариинке теперь очень нарядная публика. Сёстры Крымовы, Варя Мейендорф — все одеваются по журналу и живут превосходно, уверяю тебя.
Катя. Да кто теперь хорошо живёт? Нет таких.
Людмила. Очень есть. Ты отстала, Катюша… Господа пролетарии входят во вкус: они хотят, чтобы женщина была изящна. Ты думаешь, твоему Редько нравится, когда ты ходишь замарашкой? Ничуть не нравится… Господа пролетарии входят во вкус, Катюша.
Катя. На твоём месте я бы ресниц не делала, и это платье без рукавов…
Людмила. Сударыня, вы забываете — я с кавалером.
Катя. Кавалер, пожалуй, не разберёт.
Людмила. Не скажи. У него свой вкус, темперамент…
Катя. Рыжие горячи — это известно.
Людмила. Какой же он рыжий, мой Дымшиц? Он шоколадный.
Катя. И правда — у него так много денег?.. Висковский, по-моему, бредит.
Людмила. У Дымшица шесть тысяч фунтов стерлингов.
Катя. Всё на калеках нажил?
Людмила. Ничего не на калеках… Вольно же было другим додуматься. У них артель, складчина. Инвалидов до сих пор не обыскивали, легче было провезти.
Катя. Нужно быть евреем, чтобы додуматься…
Людмила. Ах, Катюша, лучше быть евреем, чем кокаинистом, как наши мужчины… Один, смотришь, кокаинист, другой дал себя расстрелять, третий в извозчики пошёл, стоит у «Европейской», седоков поджидает… Par le temps qui court[1] евреи вернее всего.
Катя. Да уж вернее Дымшица не найти.
Людмила. И потом, мы бабы… Katy, мы простые бабы, вот как дворникова Агаша говорит, «трепаться надоело». Мы не умеем быть неприкаянными, правда же, не умеем…
Катя. И детей родишь?
Людмила. Рожу двух рыженьких.
Катя. Значит — законный брак?
Людмила. С евреями иначе нельзя, Катюша. Они страшно семейственны, жена у них советчица, над детьми они трясутся… И потом — еврей всегда благодарен женщине, которая ему принадлежала. Поэтому — эта благородная черта — уважение к женщине.
Катя. Да ты откуда евреев так знаешь?
Людмила. Ну вот — «откуда». Папа в Вильне корпусом командовал, там все евреи… У папы приятель раввин был… Они все философы