вёл жаркую схватку с бюрократией».
Александр Февральский:
«Маяковский принципиально сместил акцент со смешного на драматизм положения: дескать, смешно – да, смешно – как в цирке, но то, над чем смеёмся – драма нашей жизни, её уродство. <…> Маяковский смеётся над новым уродством, сжимая кулаки».
Аркадий Ваксберг:
«…крупные партийные бонзы, идеологи и консультанты… с полным к тому основанием увидели в Победоносикове обобщённый образ советского властолюбивого уровня. Власти, а не отдельного бюрократа».
И вновь вернёмся к Бенгту Янгфельдту, который отнёсся к «Бане» без всякого восторга, написав:
«Ни структурно, ни тематически "Баня" не содержит в себе ничего нового – все пьесы и поэмы Маяковского заканчиваются картиной будущего, положительной или отрицательной. Однако политический сигнал был чётче, чем когда-либо…
Хотя многие критики относились к Маяковскому заведомо отрицательно, нельзя не признать, что во многом их замечания были справедливыми. Пьесе действительно не хватает действия, персонажи клишированы, реплики и шутки порой натянуты».
Здесь Янгфельдт явно пересказывал мнение Лили Брик, которую пьеса Маяковского как раз основательно «колола». Поэтому Брики, осуществляя задуманное мщение, и были заинтересованы в том, чтобы любое дело, которое затевал поэт, неизменно проваливалось бы с треском.
А Илья Сельвинский 2 ноября 1929 года написал письмо в Ленинград, в котором сообщал:
«…жизнь серая. Каждый день получаю рецензии и статьи о “Командарме”, в которых никто ничего не понимает и, главное, понимать не хочет. И самое серое во всём этом то, что я совершенно перестал реагировать. И вообще я решил реагировать только на хорошее…
Ах, если б эти строки читал Маяковский, как бы радовалось его сердце… Между прочим он уже два раза выступал публично с афишами и ругал “Командарма” и “Пушторг” так, что все бегут в театр и в Госиздат смотреть трагедию и читать роман.
Мы собираемся послать ему благодарственный адрес за самоотверженную рекламу».
Второй «укол»
Зарождение идеи о праздновании юбилея Маяковского Павел Лавут относил на конец сентября 1929 года:
«29 сентября (эта дата уточнена по недавно обнаруженной доверенности, выданной мне Маяковским на устройство его вечеров перед моим отъездом в Ленинград), Маяковский неожиданно спросил меня, показывая на стены столовой:
– Как по-вашему, поместились бы на них все мои афиши?
– Вышла бы целая выставка!
– Вот именно! Хочу сделать выставку, и вы должны мне помочь…
Не дожидаясь ответа, он присел к столу и стал делать намётки…
– Цель выставки – показать многообразие работы поэта. В назидание молодёжи и на страх дуракам. Чего стесняться, в самом деле! Предрассудки! Ведь никто не сообразит, не предложит сделать выставку. Ну, лишний раз назовут хвастуном и нахалом. Зато будет явная польза – и для читателей и для нашего поэтического дела».
Как известно, к мероприятиям, связанным с юбилеями, Владимир Владимирович относился очень иронично. Так, ещё в 1926