простая рифма – счастье.
Но и несчастье – в рифму. Разве нет?
Какая разница? Вот странность – наше время
не движется, в нём ни часов, ни лет,
не движется. А мы в нём? Да, наверное,
передвигаемся. Но время непомерно.
Хотя – немеряно. Какой судьбой
мы вместе связаны? Вагон без окон
(и без дверей). Куда он нас с тобой
увозит? Знаешь? Никуда? Далёко?
Ты включишь свет – искусственный. Легко.
Легко ли. Тяжело ли. Не привыкну.
Что с нашей жизнью делается? Что?
Ты говоришь, что и несчастье – в рифму.
* * *
Окостеневшие верёвки,
остекленевшее бельё.
Мир в заморозки так подробен –
как небогатое жильё.
Как будто кошки на деревья,
балконы влезут на дома.
Простой замок на нашей двери
копейкой отопрёт зима.
И через силу, еле-еле,
мы, сидя в кухне, говорим.
И на черствеющую землю
намазан тощий маргарин.
* * *
Рисунок линий на моей ладони
стал деревом у твоего окна.
Ты приложи ладонь к стеклу и вспомни
меня, когда одна.
Но ты упросишь – этот тополь свалят.
Беззвучно свалят, как в немом кино.
Потом – зима. И холода настали.
И заросло окно.
* * *
Седые дни. Экзема января.
Нет стёкол – в рамы вклеена бумага:
от летописи до календаря,
от Рюрика до крейсера «Варяга»
с привычным ощущением вины
события сбываются привычно.
Перебираю лествицу страны,
перевираю сны косноязычно.
Всё совпадает намертво, когда
подсолнечна парча, крылаты плечи,
легка, светла, серебряна вода,
но только мне от этого не легче.
Пусти меня, измучившийся звук,
листва латыни, лето славянщизны.
Кто мне закрыл глаза ладонью вдруг –
я угадал. Но это стоит жизни.
Поэзия. Экзема января.
Эпилептический припадок птичий.
Слепой, с самим собою говоря,
иглой в оконную бумагу тычет.
* * *
Тёплые деревья моих костей…
Как они ночами во мне растут!
Утро пластилиновых голубей –
белых или помнящих темноту.
Яблочный мой день. Ветер. Города.
Мой песчаный вечер. Слои слюды.
Хорошо, что медленны холода,
нежные и страшные, как сады.
* * *
Идёт подводный снег
у мира в кинескопе.
А кинескоп-то сел.
На новый не накопим.
И вакуум зимы
так медленно зияет,
что можно всё забыть,
что можно всё оставить,
разглядывая снег,
идущий через тело.
А сердце – только хлеб.
А сердце – только слева.
* * *
… Я не люблю – о ремесле. Но две
пугающие