ртом, – раж-ж н-н ш-лы-ы-ал?
– Чего?
Панасюк дожевал кусок, повторил внятно:
– Разве не слышал? В управлении фантазеры брешут – людоеды в городе завелись. – Панасюк смахнул крошку с уголка губ и заодно улыбку. – Кстати, Андрейка, ты молодой, наверное, не слыхал, как во время ленинградской блокады в городе, случалось, ели людей. И после блокады, в сытные времена, некоторые продолжили заниматься каннибализмом. Целую группу поймали убежденных каннибалов. Между прочим – солидных людей, с положением. Мне очевидец рассказывал, как обвиняемый в каннибализме директор крупного завода спросил на суде государственного обвинителя: «Вы сами-то мясо человеческое пробовали? Нет? Вот попробовали бы разок, тогда б и меня поняли»… М-да… История… – Панасюк тряхнул головой. – Бр-р-р… Отвратительная история, – Панасюк отправил в рот остатки бутерброда.
– Вы не дорассказали про сегодняшних болтунов из управления, – напомнил Лосев, разливая кофе. Тарасу Борисовичу в колпачок-чашечку, себе в раскладной пластмассовый стаканчик.
– Ерунду брешут. Будто бы опять в городе людоеды завелись. Будто ими ГБ занимается. По слухам, каннибалы стали умней и выбирают жертву среди одиноких граждан, бомжей, приезжих. Тех, которых сразу не хватятся, они ищут и жрут втихаря.
– Втихаря… – повторил задумчиво Лосев. – То есть в укромном месте. А бомжи выбирают для ночевок как раз такие, как это помещение, укромные места. Следовательно, логично предположить… Ой!.. – Андрей замер. Застыл в неудобной позе с порцией кофе в руке на отлете.
– Ты чего, Андрейка?
– Не знаю… – Лосев зябко поежился, словно ему за шиворот бросили льдинку. – Ой, расплескалось… – дрогнувшей рукой поставил миниатюрную емкость с кофе на пол и тут же забыл о ней. Вытянул шею, наклонил голову. – Слышите, Тарас Борисович?!.
Скрипнули пружины матраца, Панасюк повернулся ухом к входной двери, затаил дыхание.
Секунд тридцать оба сидели неподвижно.
– Ничего не слышу, – вновь заскрипели пружины. Ерзая задом, Панасюк осторожно улыбнулся, открыл было рот, но Лосев его опередил, заговорил первый:
– Я неверно выразился! – Андрей затравленно оглядывался по сторонам, как будто только сейчас, секунду назад, очутился в незнакомом помещении. – Я не слышу, я чувствую, как кто-то приближается, кто-то чужой, какая-то тварь.
– Шуткуешь, Андрейка? – улыбнулся шире Тарас Борисович. – Артист эстрады в тебе умирает. Максим Галкин! Не замечал раньше за тобой та…
– Тише! – Пачкая спину о штукатурку, опрокидывая термос, Андрей резко вскочил. – А теперь я и чувствую и слышу.
Теперь услышал и Панасюк: шаги внизу, у порога заброшенного дома, там, где участковый разбрасывал мелочь.
– Андрейка, – шепотом позвал Панасюк. – Чего ты распсиховался-то? Мало ли…
Закончить фразу Панасюк не сумел. Язык вдруг ни с того ни с сего отказался ворочаться во рту, в глазах все смешалось, в голове закружилось, и Тарас Борисович, стремительно бледнея,