заболел чем-то детстким, умер в инфекционной больнице с голоду, хотя мать работала и сдавала кровь, чтобы его прокормить);
– семья дяди Коли, брата матери: тётя Тоня, сын Шурка (1925 г. р.), дочка Наталья (1928 г. р.), младший сын Кирилл (1936 г. р.);
– семья тёти Мани, маминой средней сестры (1899 г. р.), и дяди Гени, их дочери Аня (1926 г. р.), Таня (1927 г. р.), сын Генка (1931 г. р.);
– наша семья: мама, папа, и мы – пятеро братьев. Наша единственная сестрёнка умерла почти сразу после рождения.
Довоенное время было тяжелым, помню, как старшие по ночам занимали очередь за хлебом «в низке» на Студёной, а в 51-м магазине на углу Полевой (сейчас это улица Горького) – за всем остальным…
Мы с Колькой младшие, по воскресеньям убегали от нашего довольно скудного завтрака, чтобы ходить по коридору в надежде, что нас угостит кто-нибудь из родственников-соседей. Отец страшно злился на нас за попрошайничество, сажал в наказание на стул лицом к печке.
Война началась в воскресенье, мы всей семьёй были в гостях у дяди Вити, смотрели в окошко, как во дворе ребята кувыркались на лужайке и кричали: «Внимание-внимание, на нас идёт Германия, а нам то нипочём, из пушки – кирпичом!»
И тут началось: исчезли мужики во дворе – ушли на фронт, остались только отец и дядя Геня (муж тёти Мани, средней сестры мамы).
Война началась в воскресенье, мы всей семьёй были в гостях у дяди Вити, смотрели в окошко, как во дворе ребята кувыркались на лужайке и кричали: «Внимание-внимание, на нас идёт Германия, а нам то нипочём, из пушки – кирпичом!»
Чтобы добыть какую-нибудь еду, пришлось прикрепиться к какой-то столовой – она была далеко, на Откосе. Как сейчас помню: возвращаемся мы с мамой оттуда, она вся обвешанная сумками с посудой, навстречу едет какая-то полуторка, вдруг она как бахнет из глушителя, от неожиданности я даже обдулся от страха, я уже тогда знал, что такое взрывы. Автозавод и Мызу бомбили с первых дней войны, по ночам выла тревожная сирена. У нас во дворе даже выкопали защитную щель, зенитки колотили по ушам, прожектора метались по небу, искали самолёты.
К тревогам привыкли быстро, не помню, чтобы хоть раз спустились в щель, жители со всего дома собирались в сенях на первом этаже, с минимумом барахла, выглядывали из двери на то, что творится в ночном небе. В конце войны в сени выходили уже только те, кто просыпались.
Отец безвылазно пропадал на работе и еще был включён в мобилизационную комиссию в райсовете. Со дня на день ему должны были дать на работе бронь – освобождение от призыва на фронт.
В одно из воскресений он был почему-то дома. Обедали, вдруг со двора прибегают девчонки, всполошённые такие: «Дядя Коля, вас там зовут!» Мы все выскочили на крыльцо: две тётки с ребятами, сумки какие-то. Тётки падают на колени и голосят: «Примите, ради бога, бедных беженцев…» Оказалось, тётки – сёстры отца, они жили в Ленинграде, отдыхали летом в Рыльске, чуть не попали под немцев, приехали спасаться в Горький к родне. Зачем нужно было падать на колени, никто не понял, помню, как стыдно было нам всем за устроенный ими спектакль.
Вскоре