дернул ножками, на мгновение замер, а затем жалобно скривил губки и – к радости своих спасителей – огласил тишину квартиры слабым плачем. Как будто сообщая всему миру о своем счастливом возвращении с самого порога небытия. Обошлось.
– Матерь Божья! Пресвятая Богородица! – размашисто перекрестился трезвеющий прямо на глазах Кирилл, притихший за спиной нежно обнимающей малыша, раскачивающейся из стороны в сторону Анастасии Михайловны. – Живой, клопенька горемычный. Слава тебе, Господи Исусе!..
Старик, не сходя с места, тяжело рухнул на колени, воздел влажные очи к висящему в углу комнаты, над лампадкой, старинному образу Богоматери и, быстро шевеля губами, принялся, путаясь в словах, читать самую наиглавнейшую провославную молитву:
– «Отче наш! Иже еси на небеси… да святится имя твое… да пребудет царствие твое… да будет воля твоя, на земли аки… аки на небе…»
Анастасия Михайловна не сразу поняла, что тоже плачет. Всю сознательную взрослую жизнь, еще со Смольного института, княгиня Корсак считала себя крепкой духом женщиной и презирала любые сантименты. В последний раз она плакала в девять лет, когда ее укусила не давшая себя погладить бродячая собака. Но это другое. Боль душевная, так же как и радости, всегда переносилась ею гораздо легче, чем боль физическая. Но сегодня ночью случилось иначе. Сегодня произошло Чудо.
Анастасия Михайловна нежно прикоснулась губами к щеке плачущего мальчика и ощутила ее бархатную, ни с чем не сравнимую приятную теплоту. Ее запах. Боже, какое же это огромное, бесценное счастье для женщины – иметь своих детей! У нее, последней в петербуржской ветви рода Корсаков, этого не будет никогда. Никогда. Виной тому – первая девичья любовь, в студенческие годы и неудачная тайная операция… Возможно, именно поэтому Анастасия Михайловна твердо решила стать врачом и без остатка посвятить всю свою дальнейшую жизнь малышам и их мамам.
В прихожей громко хлопнула дверь. Послышался слоновий топот сразу нескольких пар ног и возбужденные голоса. Через секунду в комнату не вошли – вломились трое мужчин. Двое разгоряченных мордатых городовых во главе с местным блюстителем порядка Пашкой Бугаевым и щуплый сухопарый мужичонка в партикулярном платье, с запотевшими очками на длинном лисьем носу, кожаным саквояжем в одной и мокрым зонтиком в другой руке. Дежурный полицейский врач. Наверняка – бездарь и тупица.
Анастасия Михайловна, стоя спиной к незваным визитерам, на секунду опустила веки, глубоко вздохнула и с достоинством обернулась к вошедшим, баюкая на груди плачущего новорожденного. Она сказала своим обычным, лишенным каких бы то ни было эмоций голосом, в котором, как всегда, не было и намека на бурю чувств, бушующую в этот момент в душе княгини:
– Я думала, вы заблудились по дороге, господа полицейские! Итак… Ребенок, как видите, слава богу, жив. Но его нужно срочно – вы слышите? – срочно отвезти в мою больницу и поместить под круглосуточное наблюдение. Улица, ледяной ветер и холодный ливень