разведке СССР оставалось лишь ждать и верить в то, что когда-нибудь, где-нибудь, возможно, развлекаясь со шлюхой в какой-нибудь гостинице, пьяненький клиент признается в том, что несколько лет назад брат его друга, троюродного племянника внука Пети Иванова, продал коллекционеру из Осло картину Рубенса «Охота на кентавров». Одну из тех, что исчезли вместе с именем связующего звена в цепи «Пускарев – … – Антонов». Вот только тогда появится возможность начать операцию, позволяющую такому могущественному ведомству, как военная разведка, разыскать и преступников, и похищенное…
Странное дело, но при всем том броуновском движении, что царило в двухэтажном особняке, редко можно было услышать хотя бы слово, а если таковое и произносилось, то разобрать его и понять смысл мог только тот, кому оно было предназначено.
– Наверх по лестнице, – миролюбиво приказал старшой, остывший, видимо, за то время, что они ехали. – Наверх и направо, в коридор.
– Откуда здесь столько антиквариата? – поинтересовался Корсак, прикидывая на глаз, сколько людей находится на первом этаже.
– От верблюда, – ответ был такой же миролюбивый.
– А ты верблюда-то видел? – продолжал спрашивать Корсак, насчитав семерых.
– Видел, дружок, видел. Семь лет под Ташкентом камни дробил.
Сколько людей Святого находилось на первом этаже, в комнатах за резными дверями, увидеть было не суждено. Не знал он и сколько их было наверху. При всем этом незнании ему было совершенно ясно главное – теперь бежать будет очень трудно. Что ждало его впереди, Слава знать не мог. Не исключал он и того, что придется вступить в схватку. Вместе с этим понимал – это безумие. Находиться в улье с вооруженными до зубов бандитами и лелеять мысль о благополучном исходе схватки мог только безумец. А потому, пересчитывая затылки и старательно загибая пальцы на руках, он действовал скорее по привычке, нежели из желания просчитать свои дальнейшие действия.
Зачем ершиться, Корсак, если в руках этих людей твоя жена и сын?
Когда до последней комнаты оставалось не больше трех шагов, старшой крепко взял Славу за локоть.
– Извини, старик, на всякий случай. – И ловкими руками вора-карманника провел вдоль тела своего пленника.
– В машину когда усаживал, проверял, – напомнил Слава.
– В машину – проверял, – равнодушно согласился тот, чьего имени или прозвища Корсак так до сих пор и не услышал. – А из машины вывел – не проверял. Вот точно так же я срезался с конвоя, когда меня везли на славный «Беломорканал». Нашел в кузове кусок проволоки и всадил в глаз конвоиру.
Легкий толчок в спину дал Корсаку понять, что путь свободен.
Дверь отворилась, и в ноздри Славе тут же ударил тяжелый запах пропитанных зловонным потом простыней, йода и еще какой-то химии, не быть которой рядом с постелью умирающего просто не могло. У стены, под окном, стояла кровать с кованными еще при Николае, наверное, спинками,