свою собственную аутентичную природу, связанную с фольклорно-мифологическим мировоззрением. Это объясняет стремление любого творца использовать различные образцы традиционной культуры в своей деятельности, как способа реставрации детского трансцендентного сознания. Детская картина мира – это возможность увидеть и принять категорию Чуда, как подлинную безусловно существующую божественную эпифанию. Перманентная антропологическая катастрофа, согласно субъектоцентристскому мировоззрению, преодолевается лишь последовательным возвращением человека к своим сакральным первоистокам [23].
I. Сакральное пространство
«В мире, воспринимаемом как самоцель, все приобретает самодовлеющую ценность, но тем самым, утрачивает и всякую ценность, ибо смысл и ценность всего – в Боге, и мир наполняется смыслом только тогда, когда он становится таинством Божественного присутствия» [27, с. 7]. Пребывание в сакральном пространстве было связано с пребыванием в самом мире, а понятие самой сакральности соединялось с обожествлением этой сакральности, как неотъемлемой составляющей части человеческой жизни.
Ключевым моментом в философии В. И. Мартынова становится идея существования и утраты человеком сакрального пространства, которая, по мнению философа, выражалась в идее поклонения культу и отсутствию какого-либо авторства. Пребывание в сакральном пространстве было связано с пребыванием в самом Мире, а бытие сакрального было связано с бытием Бога, и структура эта никак не подвергалась сомнению. Пребывание в сакральном пространстве становилось неотъемлемой частью жизни, т. к. присутствие «Бога во всем» было нормой мировосприятия древнего и средневекового человека с мифологической культурой восприятия существующего бытия. Это понимание Мира отражалось и в служении божественному культу либо культу природы. «Монах просто не может ни петь, ибо, перестав петь и славословить Бога, он тут же перестанет быть монахом. Сходную ситуацию можно наблюдать и в традициях, связанных с архаическим фольклором. Так, весенняя закличка пропевается не для того, чтобы ее кто-то услышал, но для того, чтобы обеспечить своевременный приход весны. Если от конкретного пропевания григорианских песнопений и календарных обрядовых песен мы перейдем к тому, что они воспроизводят, т. е. к их небесным архетипическим прототипам, то обнаружим, что, как пение ангелов, так и звучание космических сфер, не просто не предназначены для человеческого уха, но звучание их принципиально и изначально недоступно нормативному сознанию человека» [13, с. 78]. В данном случае следует понимать, что это совсем другая эстетика не привычная современному обывателю, привыкшему со-переживать продукту творчества, а не со-участвовать в его создании. Априори, катарсис здесь не возможен. Иными словами, все действия человека строго подчинялись ритуалу и не вызывали сомнений.
Отсутствие