Привкус во рту – свинца.
И минута молчания длится.
Ей нет конца.
Струна
Простудился ли я от бессонных ночей,
от промозглых ветров, постоянных дождей,
или я заразился от календарей,
с их набитыми бегом коробками дней?
Может статься, виною всему простыня,
что своей белизной заразила меня.
Может – темная комната, стул и фоно,
что расстроено сильно и слишком давно.
Может быть, это воздух, что силясь обнять
мои руки проходят насквозь,
как планету бесплотная ось.
Может быть – эта ручка и эта тетрадь.
От чего эти руки все время дрожат?
Может быть, снова ветер во всем виноват?
Никотин? Кофеин? Отупляющий яд,
что вливаю в себя третьи сутки подряд?
Может, землетрясенье в далекой стране,
будто небо в плевке, отразилось во мне?
Может – люди, что бьются в конвульсиях драм,
мелких, средь вышибающих дух панорам?
Может быть, это то, что пытаюсь сдержать
в темноте моей клетки грудной,
обернулось дрожащей струной
и не хочет смириться, что нужно молчать.
Перед рассветом
Подходит август к середине,
и ты готовишься встречать очередной сырой рассвет.
На светофоре ждешь зеленый, хотя машин в помине нет.
И пусто на душе. И воздух
переполняет желтый свет
висячих фонарей. У бара
ты ускоряешь нервно шаг – там смех людей и звон стекла.
А ночь еще почти тепла,
хотя уже не так как прежде.
И в Александровском саду
густая зелень предвкушает фотографический дебют.
И мокрых статуй силуэты похожи на детей, что ждут
когда придет за ними мама
и заберет из темноты, что неприютна и пуста
туда, где тянутся друг к другу родные руки и уста.
И ночь проходит, приближая
тебя еще на полшага к тому, что сделать загадал.
О, как смеялся бы создатель, когда бы он существовал!
Откуда силы в этом теле, что истончилось как листок,
не раз подвергнутый стиранью?
Ты все еще во что-то веришь, невразумленное созданье?
Переставляешь ноги, будто
в конце пути откроют дверь и скажут: «Здравствуй, проходи.
Я ничего не позабыла.
За эту боль меня прости.
Ты знаешь сам, так было надо. Я рада, что ты смог дойти,
и что ты цел и невредим.
Ты тоже был мне очень нужен, но нужен сильным и живым».
Рассвет пришел, и ты ложишься.
Ты видишь сон: прошло семь лет, мансарда, за окном Париж.
И ты на скомканной постели, один проснувшийся, лежишь,
вдруг вспоминая это утро,
и парк, и Кронверкский проспект;
и мысль тревожная скребется в лохматой сонной голове.
Но вот ты слышишь: в ванной шум,
и весело